Барт Муйарт - Братья

Чтобы стало еще страшнее, мы прямо в доме надели резиновые сапоги и плащи, прицепили капюшоны и застегнулись на все пуговицы. Потому что лужа, образовавшаяся над нашим водостоком, вот-вот превратится в озеро.

Решетка водостока засорилась – в нее попал полиэтилен или еще какой-то мусор. Мы чувствовали, как там все бурлит и клокочет, и точно так же бурлило и клокотало внутри нас.

– Уже пора, – сказали мы бабушке.

– Нет, – ответила бабушка и прижала руки к груди, – слишком опасно.

– Но ты же не думаешь, что мы все утонем? – спросили мы и рассмеялись.

И принялись изображать, как тонем в озере над нашим водостоком, как нас затягивает в канализацию, как там все кипит и бушует.

– Нет уж, – сказала бабушка.

В небе непрерывно грохотало и ревело, будто тучи рычали друг на друга. Иногда небо разрезали одновременно две молнии.

Бабушка не ждала ничего хорошего.

– Сейчас начнется кошмар, – сказала она, сложила ладони в виде звериной пасти и похлопала ими в воздухе. – Я это костьми чую. Я слышу.

И бабушка указала на свои уши.

Мы тоже прислушивались, но не понимали, что́ именно надо услышать. И костьми мы ничего не чуяли. Пожалуй, стало чуть-чуть теплее, чем минуту назад. И, пожалуй, дождь чуть-чуть ослабел: теперь он лил не как из ведра, а как из кувшина. Так мы думали.

Но вдруг в вышине послышалась такая ругань, что мы уже не могли ничего думать. Небо разом хлынуло на землю. Все ангелы кубарем скатились по небесной лестнице. Мы застыли, точно пригвожденные к полу. Вдохнули и не могли выдохнуть. Нам вдруг стало очень жарко в плащах. Мы стояли, выпучив глаза и забывая моргать. Все, что мы наблюдали все утро, казалось теперь жалкой моросью. Просто облачка немножко прослезились. А вот сейчас начался настоящий дождь. Он обрушился на землю, словно из цистерны. Это была сплошная стена воды, и мы все молча стояли и смотрели на нее. Улица превратилась в реку. Вода булькала и плескалась. Тюльпаны прибило к земле, листья на деревьях перевернуло нижней стороной кверху, а хвойники сгибались все ниже и ниже.

Бабушка подошла к окну, выходившему в сад, и принялась молиться. Это был плохой знак. Потоки дождя струями стекали по стеклу. Потом она указала на порог. Вода уже заливала его. Бабушка издала что-то вроде клича, точно пришпоривая коня, и велела нам принести ее резиновые сапоги и плащ. Мы тут же всё принесли. Подали ей плащ, потом сапоги, чуть ли не сами завязали тесемки ее капюшона. Сердце у нас было в пятках, но грудь колесом. За спиной выросли крылья, глаза засверкали. Мы должны быть вместе с бабушкой, мы должны ей помочь!

– От меня не отходить! – сказала она и сосчитала до трех, но слова «три» мы не услышали, потому что на счет «три» бабушка открыла дверь, и мы оказались на улице, под проливным дождем. А бабушку едва не унесло порывом ветра.

– У-у-жас-но! – кричали мы друг другу, растягивая слоги, чтобы было еще ужасней.

– От меня не отходить! – снова сказала бабушка и, держа швабру наперевес, отважно ринулась против ветра – в направлении водостока. Мы преодолевали стихию вместе. Мы окружили бабушку точно крепостной стеной, мы помогали ей поднимать ноги. Озеро, образовавшееся над водостоком, уже залило дорожку у дома – медлить было нельзя.

– Осторожно! – крикнул один из братьев, и очень вовремя. Мы с братьями оглянулись и стали продвигаться вперед еще осторожнее, потому что никому не хотелось утонуть в озере. Мы держались за бабушкин плащ.

– А ну-ка помогите мне! – сказала она.

Дважды ей просить не пришлось. Мы все вместе крепко взялись за швабру и возили и шуровали ею по дну озера, пока не нашли решетку. Потом мы ухватились друг за друга и превратились в змейку из братьев, а бабушка была нашей головой. Она наклонилась, выудила со дна полиэтиленовый пакет и остальной мусор и вручила все это нам, как добычу. Мы ликовали, но осторожно.

– Берегись! – кричали мы, чтобы подольше было страшно.

По пути к дому мы уже описывали наше опасное приключение и благодарили друг друга за спасение. Один из братьев заметил плавающего в воде дохлого червяка, белого и распухшего. Вот, сказал брат, и для нас могло закончиться так же.

Когда приходила юфрау [1]Стевенс, дом сжимался. Папа становился лилипутом, мама – пушинкой, а мы с братьями превращались в птенчиков.

Юфрау Стевенс пыталась спрятать свой рост, складывалась вдвое и ходила с полусогнутыми коленями, но это не очень помогало. Было видно, что она предпочла бы иметь такой же скелет, как у всех, вместо своих длиннющих костей. И входить в дверь, не сгибаясь в три погибели.