Марк Гроссман - Тайна Великих Братьев

Дружно затрещали сучки, схваченные огнём. Пока разгорался костёр, Митрич сидел молча, задумчиво глядел на огоньки, стреляющие в сушняке.

— Без малого двадцать лет назад, — сказал неожиданно Митрич, — бежал я из ссылки в Россию. А путь длинный был, а дорога — тайга, и насмерть замёрз бы я в той тайге, если б не ласковый, не спасительный огонёк этот.

Вот разожгли мы сейчас с вами простой костерок — и хорошо нам. А потому хорошо, что не намёрзлись мы, что холод не велик, что не бог весть, как голодны мы с вами. А в Якутии, скажем, или в Сибирской тайге ненадолго таким костерком согреешься. Там сибирский костёр нужен или нодья уральская — костры из толстых бревен. Научился я костры такие разводить, всю ночь горят они, охраняют жизнь путника или охотника.

А как выбрался из глухих мест, да пошёл по Сибири, где людей больше, пришлось ночевать мне и в соломенных скирдах и в копнах сена. Известно, не одеяло — соломенная скирда, и пропадёт морозной ночью в ней человек, не умеющий греться. А я умел.

Находил каменные ровные плиты, калил их в несильном огне. Плюнешь, и если зашипят эти камни, завертывай их в солому — вот тебе и перина тёплая готова. Уложишь её в яму, в скирде, с заветренной стороны, ляжешь, соломой закроешься и — спи на доброе здоровье.

Было со мной в пути немудро́е ружьишко, только и названье, что бердана. А так — раз выстрелит, два — молчит. Всё же службу немалую сослужила мне эта бердана.

Шёл я тайгою и полями; когда — сыт, когда — нет. Одна радость была — огонь на ночёвке. Да кончилась и она: вышли спички. Что делать?..

Сидят Великие Братья, помалкивают: известное дело, когда спичек нет, что делать — в кулак дуть.

— Знаю! — говорит вдруг Лёшка Балашов. — Кремнём искру надо высекать.

— Так-то оно так, — соглашается Митрич, — только у меня припаса для того не было. А всё ж нашёлся выход. Давайте покажу я вам, как это делается…

Митрич выбирает из костра чёрный, погасший уголёк, откладывает его в сторонку. Потом достаёт из мешка мелкие палочки, кусочки берёсты и кладёт их к угольку, на сосновую лапу. Под конец снимает шапку — в одном месте нитка порвалась — вытаскивает немножко ваты, суёт в карман.

— Дай-ка, Лёша, твоё ружьё.

Митрич раскрывает переломку, вынимает патрон, достаёт из шапки большую иголку, выуживает ею бумажный пыж. Затем осторожно высыпает дробь в шапку и снова лезет иголкой в патрон, вытаскивает второй — пороховой пыж. Чуть-чуть отбавляет пороху на топорище, растирает его черенком ножа в пыль и этой пылью посыпает ватку. Потом снимает нитку с иголки, связывает ватку и проталкивает ее в гильзу, прямо на порох. А там снова закладывает пыж, возвращает дробь и дробовой пыж на место.

— Ну, глядите, ребята!

Митрич стреляет вверх и тут же хватает упавшую ватку. А по ней тоненькие красные червячки ползают — тлеет ватка. Прикладывает её старик к угольку, раздувает жар, разжигает от него берёсту и сухие палочки.

— Вот вам и огонь, Великие Братья! Ловко?

— Хорошо-прекрасно! — восхищается Мишка.

— А вот что я вас спросить хочу… — мнётся Лёшка. — Это вы почему, когда стреляли, левый глаз не жмурили?

— А зачем жмурить?

— Как зачем? — удивляется Лёшка. — Так все делают.

— И плохо делают. Ненужная это привычка. Вредная. Видимость-то хуже становится. По утке бьёшь, по лисе, скажем, — одним глазом плохо схватывать дичь. Да и беда случиться может: появись слева собака, выйди человек, а ты их и не видишь — левый глаз у тебя закрыт. Задеть дробью можешь.

Подумав, старик говорит:

— У каждого человека имеется направляющий глаз. Правый, чаще всего. Есть, правда, люди — у них левый глаз командиром. Таким, верно, закрывать его надо перед выстрелом.

— Это как — направляющий?

— Вот как: согните большой и указательный пальцы в колечко, поднимите к глазу. Посмотрите через колечко, ну, вот хоть на тот, еловый сучок. Поглядели? Не убирайте руки, зажмурьте левый глаз. Колечко на месте осталось? На месте? Ну, значит, у вас у всех правый глаз направляющий. Был бы левый направляющий, ушло бы колечко в сторону.

Пока все мальчишки через кольца поглядывали на разные сучки и камешки, случилась одна неловкость. Митрич, как только костёр разожгли, свою алюминиевую фляжку на сосновые лапы положил, поближе к огню, чтоб вода для питья согрелась. А Лёшка случайно на фляжку и наступил. Сразу погнулась, покоробилась гладкая боковинка.

Лёшка смутился, сказал старику:

— Я вам, Кузьма Дмитриевич, за это хорошую палочку отдам, дедушка из города давно ещё привёз.