Юрий Стрижевский - Повесть о мужестве

Бодрые интонации в голосе инструктора успокаивающе подействовали на Николая. К нему постепенно начала приходить уверенность. Уже почти спокойно он вырулил на старт и поднял руку, прося разрешения на взлет. Стартер взмахнул белым флажком. Николай скосил глаза на инструктора — тот кивнул ему, тогда он дал газ, и машина, слегка подпрыгивая, помчалась по полю.

«Ни пуха тебе, ни пера, соколенок», — подумал Трубицын, провожая глазами самолет Николая.

Набрав заданную высоту, Гастелло сделал первый разворот, второй, третий — классическая «коробочка» закончена; теперь — точный расчет и посадка. Для новичка это самое трудное. Николай переводит самолет на планирование. «Только бы не промазать», — думает он, но, взглянув на посадочный знак, убеждается, что сядет точно. Слегка берет ручку на себя. Машина мягко касается земли «тремя точками». Навстречу бежит сопровождающий, хватает самолет за крыло и бегом провожает его до «пятачка».

— Все грамотно, — говорит подошедший Трубицын.

А это самая лучшая его похвала.

На заре жизни у многих людей бывают детские увлечения. Запоминается какой-нибудь яркий эпизод, возникает желание выбрать себе героя для подражания. Отсутствие жизненного опыта подчас заставляет мечтать о какой-либо, даже мало привлекательной, профессии. Под влиянием новых впечатлений мечты эти быстро блекнут; приходит опыт, расширяется кругозор, и юноша, выбирая жизненный путь, уже с улыбкой вспоминает свою мечту стать трубочистом или трамвайным кондуктором.

То ли повезло Николаю Гастелло, то ли характер у него был такой, но его детская мечта так и осталась стремлением всей его жизни.

Сегодня, оказавшись один на послушном ему воздушном корабле, он вспомнил свою первую встречу с аэропланом. Было это еще до революции. Ему шел восьмой год, Нина только-только научилась ходить, а маленького Витьку мать еще носила на руках. Однажды, в праздничный день, Франц Павлович со всем семейством отправился на прогулку в Петровский парк. Николай и сейчас помнит этот день! Расположились они на небольшой поляне под деревом. Вдруг где-то вверху, в небе, возник странный звук, похожий на пение виолончельной струны.

— Аэроплан, — сказал Франц Павлович, прислушиваясь.

— Аэроплан? — Николаю еще никогда не приходилось его видеть. Он живо выбежал на середину полянки и задрал голову.

И вот из-за кроны столетней липы появился похожий на стрекозу чудо-корабль. Не торопясь, он прочертил яркую синеву и скрылся за большими деревьями. Не дыша проводил его Николка глазами. Вот тогда-то родилось в его голове еще неосознанное желание, которое с той поры и жило в нем долгие годы то разгораясь, то тускнея под влиянием новых впечатлений, но никогда не исчезая окончательно. Летающие змеи, авиамодели, планер — все это ступени к тому, чего он достиг сегодня.

Одну за другой отрабатывал Николай фигуры высшего пилотажа, приобретал собственный почерк в полете. Трубицын не сомневался, что из его ученика получится незаурядный летчик. Когда он говорил о Гастелло, то к своей оценке «летает грамотно» неизменно добавлял: «Этот парень обладает быстрой, почти мгновенной реакцией». А это уже кое-что значило.

Николай не был бы самим собой, если бы занимался только одним делом: он был непременным участником всех спортивных соревнований; вечерами же брал баян и отправлялся в клуб. Там вокруг него всегда группировались курсанты, желающие попеть, потанцевать или же просто послушать музыку.

Как-то подошел к нему курсант Евдоким Коваленко. Отец и дед его были деревенскими ковалями где-то на Черниговщине. Евдоким унаследовал от них не только богатырское телосложение, но и любовь к народным украинским песням.

— А ну, Микола, бери свой баян и слухай, — пробасил он, — я тебе песню хорошую спою. — И запел:

Николай умел довольно быстро и правильно подбирать мелодию. Запомнив слова, он стал подпевать Евдокиму, тот сразу перешел на вторую партию, и зазвучала в клубе новая песня:

Вскоре после этого Гастелло и Коваленко стали постоянно выступать в клубных самодеятельных концертах с русскими и украинскими песнями.