Юрий Стрижевский - Повесть о мужестве

Аню Николай увидел еще издали, продираясь через кусты за домами комсостава. Она стояла возле ДКА, прислонившись к стволу старого каштана, и смотрела в сторону дороги; ветер ласково трепал легкую шелковую косынку на ее голове.

Улыбающийся, запыхавшийся от быстрой ходьбы, он подошел к ней так близко, что тень его коснулась ее платья. Не в силах выговорить слово от охватившего его радостного чувства, Николай слегка дотронулся до Аниной руки — Аня вздрогнула, повернулась. Трудно было узнать в этом насквозь’ пропеченном солнцем парне, одетом в военную гимнастерку, Николая, но Аня сразу узнала его. Лицо ее засветилось радостью, и она порывисто шагнула к нему, протянув обе руки. Счастье переполнило их обоих, а слов не было. Так, молча, взявшись за руки, и вошли они в подъезд гостиницы.

— Ну, рассказывай, — попросила Аня, подсаживаясь к мужу в маленьком, отведенном ей номере. — Я сейчас, когда тебя дожидалась, самолет увидела — низко, над самыми крышами — и подумала: уж не ты ли летишь.

— А я и летел, — рассмеялся Николай, — только не на том самолете, мой самолет двухвершковыми гвоздями к бревну прибит.

— Как прибит? — удивленно спросила Аня.

— А так, К настоящим самолетам нас еще и близко не подпускают. — И Николай рассказал Ане о кабине тренажера, в котором он незадолго до их встречи отрабатывал с инструктором элементы полета.

— Ну, а с теорией у тебя как? — поинтересовалась Аня.

— До теории у нас еще и практики было по горло, — усмехнулся Николай.

Когда он приехал в Луганск, в только что отстроенном здании казармы пахло краской и сырой штукатуркой. Курсантам самим пришлось достраивать ангары, корчевать пни на будущем летном поле, рыть котлован под склад горючего.

— Ну, а если серьезно? — переспросила Аня.

— Серьезно? — Николай привычным жестом взъерошил волосы. — Если серьезно, Аня, то крепко пришлось поработать над математикой, механикой, да и над русским языком. Ведь мой терпеливый наставник был далеко-далеко! — закончил он со вздохом и погладил Анину руку, лежащую на подлокотнике кресла. — Трудно было, но интересно. Даже что знал и то будто сверху увидел. Военный инженер один, пожилой, историю авиации нам преподает. Вот предмет! Взять хоть этого — древнегреческого парня… как его?

— Икар, — подсказала Аня, вспомнив прекрасную легенду о юноше, дерзнувшем на скрепленных воском крыльях лететь к солнцу.

— Ну да, Икар, — согласился Николай. — Сколько тысяч лет тому назад он погиб, а мы и сейчас о нем помним. Ты скажешь, это сказка? — спросил он, поймав улыбку Ани. — Допустим, а сколько людей еще вчера жизни свои отдали, открывая законы, которые сегодня помогают людям летать!

Волнуясь, рассказал он Ане о родоначальнике высшего пилотажа — капитане Нестерове, который первым из летчиков пошел на таран противника; о летчике Арцеулове, впервые сознательно бросившем свой самолет в считавшуюся гиблой фигуру — штопор. Давно Аня не видела Николая таким возбужденным. Она слушала, боясь прервать его вопросом.

— А сколько еще не открытого, не познанного… Это уже наша задача, — закончил он.

Раздался нерешительный стук в дверь.

— Войдите! — крикнула Аня.

В коридоре послышалась возня. Николай встал и, подойдя к двери, распахнул ее. На пороге стояли три паренька в защитных гимнастерках с голубыми петлицами.

— Входите, — пригласила их Аня.

— Здесь живет курсант Гастелло с супругой? — спросил один из них басом, стараясь шуткой прикрыть смущение.

— Здесь, здесь!

— Живут же люди, — мечтательно сказал другой, входя и осматриваясь.

— Сережа, Толя, Глеб, — представились они Ане. — Мы не помешали?

— Да что вы! Садитесь, пожалуйста, — предложила Аня, пересаживаясь на кровать. — Мне тут Николай о школе вашей рассказывает.

— Пока что мало у нас интересного, — хмуро сказал тот, кто назвал себя Сережей. — Строевые да стрельбы; жара сорок градусов, а ты ползай по пыли, как гусеница. Ну скажите, — спросил он Аню, — для чего мне, будущему летчику, тактика штыкового боя?

— Ползать, как гусеница, нужно уметь, этому и учат тебя, — перебил его Николай, — а вот голову при всех обстоятельствах необходимо иметь умней, чем у гусеницы. Ты же, Сергей, будешь не просто военным, а советским летчиком. Соображаешь? К чему бы, казалось, моряку с «Авроры» или луганскому рабочему кавалерийский клинок? Однако вот здесь, — Николай подошел к окну, — на этом самом бугре, ворошиловская конница наголову разбила прирожденных всадников — казаков Шкуро. А ты говоришь — гусеница, — повторил Николай задевшее его слово.