Если мы встречались на Невском, то я вас мог запомнить, потому что младшие всегда запоминают старших, а старшие замечают младших редко. Если у вас есть фотография, то пришлите её, пожалуйста, мне. У меня родных никого нет, только брат, и то неизвестно где. Я буду каждый день смотреть на вашу фотографию, и вы мне станете вместо брата.
С комсомольским приветом всем вашим боевым друзьям, Ефремов Гриша».
Через неделю заболел бригадир Антонов.
С температурой он пришёл на завод, отработал полсмены, но работа не шла.
— Руки дрожат, Гриша. Не та точность. — Он сел на ящик и вдруг заплакал. И лицо у него оказалось не взрослым. — Весь цех теперь подведу, что делать-то!
— Плохи дела, ребятки, — подошёл мастер. — И в других бригадах народ болеет. Погода сырая, холодная, а подходящей обуви нет.
Грише страшно было даже подумать, что он, выполнив задание на двух станках, возьмётся ещё и за работу Антонова.
— Что делать будем, комсомольская фронтовая бригада? — грустно спросил мастер.
— Гриша, ты сможешь? — тихо проговорил Николай. — Пополам со мной?
Гриша молча кивнул.
…Директор завода доложил в. Москву: план выполнен досрочно!
Он решил лучших рабочих поздравить у себя в кабинете. Перед приёмом долго советовался с начальниками цехов — какие премии лучше выдать.
— Думаю, надо их наградить вареньем, — сказал Михаил Иванович. — Ребята детдомовские, варенья давно не видели, опять же и витамины им нужны. А ещё дать что-нибудь необходимое, лучше валенки или ботинки.
Директор так и поступил. Собрал лучших рабочих за своим столом в кабинете, поставил перед каждым банку варенья, а потом в заводской кладовой им выдали обувь.
Заводской фотограф снял всех на память и через два дня каждому вручил фотографию.
Гриша свою фотографию положил в тумбочку рядом с маминой пуговицей, газетой и письмами лётчика Ефремова.
Пришли весенние месяцы. Каждый день диктор Юрий Левитан торжественным голосом объявлял о новых победах на фронте. Самолёты постоянно атаковали врага.
— На наших моторах летают! — гордо говорил Николай.
Все уже знали — победа близка.
И вот она наступила — Победа! 9 мая 1945 года!
На заводском дворе устроили митинг, с трибуны говорил директор, играл духовой оркестр, все кричали «ура».
…А письма от лётчика не было уже несколько месяцев.
— Некогда ему письма расписывать, — говорил Николай. — Не до писем. А теперь он домой начнёт собираться. Он лётчик, боевой офицер, что ему с нами переписываться?
Гриша не спорил, но каждый раз, когда приносили в цех почту, он ждал, затаясь, вдруг выкрикнут и его имя.
«Только бы живой остался! — думал Гриша. — А будет живой, ответит обязательно».
Через месяц после Победы все снова собрались на заводском дворе.
Грело солнышко, кругом была зелень, цветы.
На торжественном митинге директор Солдатов награждал лучших рабочих новой медалью: «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»
Первым медаль получил пожилой мастер, потом бригадир Антонов, потом Николай, вслед за ним директор вызвал Гришу.
— Поздравляю тебя, Григорий Ефремов, — сказал директор, прикалывая медаль к Гришиной одежде. — Спасибо тебе от всей нашей страны за твою трудовую доблесть.
Утром Гриша и Николай шли на работу рядом, и в их медалях отражались яркие солнечные лучи. А во дворе они встретились с директором — у него на груди тоже поблёскивала на солнце новая медаль.
В обед принесли почту, и Гриша прислушался, как всегда, таясь от самого себя. Неожиданно выкрикнули и его фамилию.
И это было письмо от лётчика!
Не простой треугольник, а настоящий конверт.
Как и раньше, Гриша отошёл с письмом в сторонку, осторожно вскрыл конверт, и сразу бросились ему в глаза первые слова:
«Братишка, дорогой мой!»
Гриша прочитал их и закрыл глаза. Лишь через несколько минут он смог читать дальше.
«Как здорово, что ты нашёлся! Я так рад этому, что сказать невозможно, и сразу пишу.
Я три месяца провалялся в госпиталях, фашисту удалось ранить меня. Только вернулся в часть — мне сразу дают твоё письмо. Времени у меня нет — через пять минут перелетаем на новое место. Поэтому я вкладываю фотографию, а напишу, что успею.
Вот уже и восстанавливается наша семья. А раз ты жив, то, может быть (я в это верю), живы и наши отец с матерью…
Читать дальше