Владимир Файнберг - Свет на вулкане

— Ну что? Похоронил мать? — спросил Ковынев.

— Похоронил, — деловито ответил Георгий, не отрываясь от газеты.

Видно, очень интересные статейки печатают в «Литературной газете»… Ковынев хмыкнул и двинулся дальше, к «Дракону» — распекать кулачка-капитана.

Начальство отошло, Георгий стал свободно читать газету. Это была не статья. Это были стихи. Отрывок из поэмы. То с виртуозными рифмами, то вовсе без них. В общем, сплошной модерн. Автор публично клялся в любви к революции и народу.

Георгий читал, посмеиваясь в бороду. Автора он знал еще по школе. И после, в студенческие годы… Георгий смял газету в ком, кинул, поддал носком сапога. Но бумажный мяч отлетел недалеко, упал шагах в десяти, ветер катнул его под остановившийся конвейер, где корчились выпавшие из ящиков рыбешки.

«Значит, «Дракон» тоже разгрузился уже. Говорят, ребята с него черт те сколько зашибают. А я из-за поездки на похороны сколько могу в эту путину недобрать! Рублей семьсот могу недобрать — три месяца жизни в Клайпеде, Стасис, его прекрасная библиотека, дача на зимнем Рижском взморье, шахматы, побережье без курортников…»

Ему захотелось подняться на сейнер, где теперь отсыпалась по каютам вся команда, и тоже уснуть, чтоб скорей прошел день и настал вечер, когда снова надо будет идти в океан. Вкалывать. Чтоб зарабатывать на свободную зимнюю жизнь, будь она проклята! Может быть, он один во всем Союзе был так свободен. В последнее время по ночам даже страшно становится от этой проклятой, честно, вот этими лапами заработанной свободы…

Но сейчас он вахтенный у трапа. И кроме того, зря, что ли, ночью выбирал из ловушки попавших вместе с сайрой кальмаров и прятал их во льду, чтоб не протухли? Конечно, зря. На черта ему это пароходное знакомство с грустной девочкой? Женщин здесь на острове — я тебе дам, как говорит тралмейстер. Вот и все. Не нужно никаких красивых слов. «Книжку я ей обещал. А что она поймет в сочинении Генри Девида Торо «Жизнь в лесу»? Дурочка какая-то, думала, что я лесник… Впрочем, чистая девочка. Маечка. Глаза черные… Ей еще жизнь покажет — я тебе дам!»

Георгий зевнул, отогнул толстый рукав бушлата, глянул на часы. До конца вахты оставалось полтора часа. На заводе минут через полста смена кончится.

С берега ступила на пирс какая-то высокая, черноволосая женщина в красной куртке.

«Я ж видел ее на судне. Какая-нибудь корреспондентка, фифочка с материка. Явилась на высоких каблуках…»

— Вы отсюда, с «Космонавта»? — спросила Ирина.

— Да, что надо?

— Разрешите, я пройду к капитану.

— Нет, посторонним запрещен вход.

— Я Сергеева. Приехала из Владивостока проводить эксперимент на вашем сейнере. Разве вам не сообщили? С завтрашнего дня.

— Какой еще эксперимент?

— Узнаете позже. Вот командировка. Пропустите-ка меня к капитану.

— Капитан отдыхает.

— Спит, что ли?

— Капитан всегда на вахте. Про капитана, девочка, не говорят — он спит. Говорят — он отдыхает.

— Слушайте, мальчик, потрудитесь сказать своему капитану, что пришла Сергеева. Он должен был получить предписание Ковынева. Мне с вами болтать некогда.

— Ясно, — сказал Георгий. — А почему Ковынев выбрал именно наше судно?

Ирина промолчала, и Георгий, поднявшись по сходням, скрылся в надстройке.

Туфли были в грязи, один каблук уже ободран.

«Черт меня надоумил, пижонку проклятую, погубить английские туфли!»

Ирина поискала глазами, чем бы обтереть грязь. Увидела под конвейером какую-то скомканную газету. Достала ее. Начала очищать туфли.

— Капитан вас ждет.

Ирина отбросила газету. Осторожно пошла вверх по щелястым сходням.

Бородач почтительно посторонился, спросил:

— Эксперименты — надолго?

— Сначала придется переоборудовать судно, — ответила Ирина. — Сюда?

— Сюда. И направо. Там написано.

До конца вахты еще час десять минут. Георгий снова спустился на пирс.

«Надо бы узнать, что к чему. Еще каких-то экспериментов не хватало. — Он сплюнул в зеленоватую воду между сейнером и пирсом. — Кстати, эта фифа — знакомая Маечки. Не то переведусь, пока не поздно, обратно на тот же «Дракон».

Примерно через полчаса он увидел — с завода к столовке повалила толпа работниц.

Ветер ровно дул в лицо, относил тяжелый запах в бухту. Ветер играл полою распахнутой курточки, щекотал прядь над бровью. Руки казались не своими. И ноги, оказывается, устали тоже.

И все-таки в этой толпе Мая была, наверное, самым счастливым человеком.