Юрий Вебер - Разгаданный секрет

Чья-то озорная рука успела написать на крышке мелом: «Господину Иогансону от комсомольцев цеха эталонов». За что Леонидом Николаевичем было прочитано всем строгое внушение. Начальник не боялся, конечно, что надпись может вызвать международный конфликт, но он с ужасом представлял, что могло бы случиться, если бы крошки мела попали на зеркало плиток.

А «герой первого класса» Алексей Ватутин приобрел за последнее время заметную солидность. Он завел очки, ссылаясь на то, что «при нашей профессии иначе никак невозможно». В заводском парке, где в обеденный перерыв собиралась молодежь, от него уже не раз слышали как бы вскользь брошенное замечание: «Мы, лекальщики…»

В тот вечер они долго не расходились спать. Оба Кушниковых и Дмитрий Семенов сидели за чайным столом, обсуждали положение цеха. Так уж получалось: сколько ни обсуждали днем на заводе, в цехе, а здесь, за вечерним чаем, опять назойливо лезли те же вопросы, самые беспокойные, настойчивые.

Они жили все вместе. Николай Васильевич приютил Семенова в своей комнате в заводском доме, пока тот сам не обзаведется квартирой и не перевезет семью. И трудно было отделить то, что происходило в цехе в служебное время, от того, что обсуждалось и задумывалось здесь, в комнате заводского дома, за общим вечерним столом.

А сегодня особенно было о чем поговорить.

Завод стал регулярно выпускать наборы измерительных плиток. И первого класса и второго - для разных отраслей. Все больше желтых коробочек уходило из заводских ворот в необъятное море промышленности. Плитки с четко прорисованной буквой «К» определенно получили признание. Казалось бы, можно только радоваться. То, за что бились почти два года, наконец свершилось.

Но вот какое положение… Чем больше плиток начал выпускать завод, тем больше стало ощущаться, как мало этого, ничтожно мало для страны. Узнав о плитках с буквой «К» - о плитках, которые не надо выписывать откуда-то из-за границы, а можно получить у себя, в Москве, - все, словно сговорившись, бросились за ними. Заводы, институты, лаборатории… И цех почувствовал, что такое работать на всю страну. Океанище!

- Сегодня был у директора, - сказал Леонид Николаевич, взглянув на Семенова. - Видел на столе… Вот такая гора. Телеграммы, заявки. И всё о плитках. Пишут: «Мы - ударная стройка, нам полагается в первую очередь». И другие считают, что им тоже в первую очередь…

- Да, а вот как цех будет справляться? - задумчиво произнес Николай Васильевич.

- Директор меня о том же спрашивал.

Молодой Кушников рассказывал еще, сколько ему как начальнику цеху приходится выслушивать. Цех, мол, стал на ноги, извольте теперь пошевеливаться.

Семенов молчал, помешивая ложечкой чай.

- Руки! Руки нужны, - вздохнул Николай Васильевич.

- Где же взять эти умные руки? - покачал головой сын. - Михаил Пахомович с ног сбился, разыскивая охотников. А нам, знаете ли, посади еще сто человек за верстаки - все равно будет мало, не справимся, - и снова поглядел пристально на Семенова.

Тот сосредоточенно рассматривал что-то у себя в стакане.

Отец с сыном переглянулись, и Николай Васильевич, слегка откашлявшись, мягко произнес:

- Слушай, Дмитрий Семенович! - И этим неожиданным обращением по имени и отчеству как бы подчеркнул важность разговора. - Ты же видишь, каково нам с плитками. А молчишь. Не сейчас, а все время молчишь.

Семенов вопросительно поднял голову.

- Что мы можем всё рукой да рукой? - продолжал старый Кушников. - А ты себя словно в сторонку поставил. Как же будет?

- Вы насчет чего? - нахмурился Семенов.

- Сам догадываешься, насчет чего. Механизация доводки. - И мастер скользнул ладонями навстречу друг другу. - Твоя идея…

- Это дело конченое, - дернулся Семенов. - Я уже говорил: отрезать и забыть…

- Почему конченое? - спросил Леонид Николаевич.

Семенов нехорошо усмехнулся:

- Да что, право! Придумал человек… А ему в нос ткнули - чушь, мол, гороховая… Спасибо, вразумили!

- Ага, значит, обиделся? - уколол Николай Васильевич.- На весь свет, на рабочий класс. Пусть теперь о нас не Семенов, а господин Иогансон думает!

Упоминание об Иогансоне вывело Семенова из напускного равнодушия.

- А что? - вспыхнул он. - Кто мне теперь поверит? За мной слава такая: горе-изобретатель! Кто же рискнет мою «чушь» строить? А один я не могу. Не могу? - с тоской и болью выкрикнул он, резко отодвинув стакан.

- А может, кто-нибудь и рискнет. Послушай лучше, что тебе начальник скажет, - кивнул Кушников на сына.