Юрий Германович Вебер
Профиль невидимки
- С чего же это все-таки началось? Было записано в постановлении?
- Нет, такого не было.
- Может, пришел приказ?
- Нет, и приказа не было.
- Ну, распоряжение по телефону?
- Да нет же!
- Но… Как же тогда начали?
Разговор об этом зашел, когда события нашего рассказа еще продолжали развиваться. Поиски были в полном разгаре.
А началось все это так.
- С чего же это все-таки началось? Было записано в постановлении? - Нет, такого не было. - Может, пришел приказ? - Нет, и приказа не было. - Ну, распоряжение по телефону? - Да нет же! - Но… Как же тогда начали? Разговор об этом зашел, когда события нашего рассказа еще продолжали развиваться. Поиски были в полном разгаре. А началось все это так.
Из окон, обращенных в заводской сад, можно было видеть, как вскоре после двенадцати, едва кончался «диспетчерский час», на дорожке за центральным корпусом неизменно появлялась в последние дни высокая, плотная фигура главного конструктора.
- Зашагал Георгий Иванович, - отмечали те, кто знал, что это означает.
Главный конструктор оставлял свой большой письменный стол в углу обширного конструкторского зала, оставлял вороха чертежей, объяснительных записок, заявок, графиков исполнения и еще разных бумаг, требующих рассмотрения и подписи, оставлял телефонные разговоры и рабочие совещания, консультации и препирательства с отделами и цехами и разрешал себе хоть минут на сорок, хоть на полчаса скрыться от всего в пустынную тишь садовой дорожки.
Пусть там техник Леночка отвечает по телефону: «Главного конструктора нет на месте». А где это, собственно, место для него, если нужно очень подумать и если письменный стол в углу зала вечно находится под прибоем ежедневных текущих дел! Маленькая боковая дорожка между двумя цехами, спасибо, что ты существуешь!
Как следует подумать - занятие не такое уж лишнее для заводских конструкторов, хотя и пугает оно иных людей со стороны своей неопределенностью. Вот поди ж ты, почему одному нужно побегать непременно туда и обратно в уединении, чтобы схватить верную мысль, а другому - рыскать глазами по потолку? Он что, работает или мечтает? Разве не спокойнее было бы для всех, если бы находки доставались всегда одинаково: фигура, склоненная за служебным столом, и пристальный взор, устремленный в бумагу.
Бывает и так, а бывает… И вот один из героев нашего рассказа в должности главного конструктора большого
завода, Георгий Иванович Овчаренко, в самый разгар рабочего дня прохаживается по заводскому саду. Застегнув наглухо пальто, в синей кепочке циркулирует он под осенним ветром туда и обратно и, представьте, не просто гуляет, а очень серьезно раздумывает.
Ему было о чем задуматься в те дни.
Увидеть и ощупать - первое средство познания вещей.
Но я бросаю взгляд на разные металлические предметы и не нахожу в том, как выглядит их поверхность, заметного различия. Крышка чернильницы или цилиндр мотора, лезвие ножа или машинный вал - все ровное, все блестит. Я провожу пальцем по их поверхности, и все кажется одинаково гладким.
Гладкое… Понятие, возникшее из обмана чувств.
Это было в одном из институтов Академии наук, куда я пришел вслед за некоторыми из действующих лиц нашего рассказа. Мой собеседник, профессор Петр Ефимович, довольно суровый на вид и не очень-то словоохотливый, усадил меня за какой-то прибор с двумя зрительными трубками и, поставив под ним гладкую металлическую пластину, коротко предложил:
- Посмотрите.
Я прильнул к трубкам.
Удивительный, фантастический пейзаж открывался в круглом поле зрительных трубок. Не то какие-то волны, не то гребни, освещенные холодным отраженным светом, застыли там, внизу. Чувство такое, будто смотришь на далекую бледную планету с ее загадочно манящими каналами, вулканами и морями.
А ведь это был всего лишь взгляд на гладкую поверхность пластины. Взгляд, продолженный зрением микроскопа. И уже ничего не осталось от мнимой гладкости.
Одна пластина, другая, третья… И передо мной возникали то грубые лохматые холмы и увалы, то острые ровные гряды, то словно мелкая рябь ветра, пробежавшая по пескам пустыни.
Читать дальше