Юрий Вебер - Разгаданный секрет

А Семенову все эти происшествия опять назойливо напоминали: «Смотри, вот еще доказательство. Рука человека, живая, теплая рука, совсем уж не такой подходящий инструмент, чтобы двигать ею плитки по притиру. Вернее, совсем неподходящий».

Он мрачнел, пытался отогнать непрошенные мысли. С изобретением все покончено. Да и кому сейчас до этого? Цех едва дышал под тяжестью трудностей и неудач.

Неизвестно, каких еще капризов можно было ожидать от сложного, своенравного процесса. Капризы и невзгоды обрушивались вдруг.

Народу в цехе прибавилось, стало тесно в длинном, узком помещении под стеклянной крышей. Цех перебрался в новый корпус. Просторные, светлые комнаты, большие окна на две стороны - что, казалось бы, лучше? И действительно, поначалу все были очень довольны.

Но вдруг наступила жара. Солнце, целый день глядевшее в эти широкие, открытые окна, вливало в комнаты потоки знойных лучей. Окна выходили на юг и частью на восток, и никто этому раньше не придавал особого значения. А теперь вдруг оказалось, что производство плиток зависит и от того, куда выходят окна.

20 градусов - вот тот уровень, при котором размеры плиток и показания приборов считаются правильными. Но температура в цехе угрожающе поднималась: 26… 27… 29… Плюс двадцать девять градусов! Леонид Николаевич с немым отчаянием смотрел, как ползет в термометре вверх ртутный столбик. 30!..

Старший контролер цеха Ольга Николаевна, раскрасневшаяся от жары и гнева, подняла из-за столиков своих девушек, и они вспугнутой стайкой, в белоснежных халатах, с коробочками плиток и приборами в руках, метались по этажам заводского корпуса в поисках хоть какого-нибудь более прохладного местечка. Только укрывшись в подвале, смогли они произвести нужные измерения.

А молодые доводчики, оставшиеся за верстаками, не знали, что делать: бросить ли работу или продолжать доводку на авось? Расширение металла от жары сбивало все тонкие расчеты. Ну что за проклятая работа!

Леонид Николаевич объявил по цеху аварийное положение. Все были призваны на борьбу с жарой, против солнца. Окна были плотно закрыты. На них стали навешивать белые полотнища. Но это мало помогало. Принялись опрыскивать полотнища водой, а затем - пол и стены, чтобы хоть как-нибудь охладить атмосферу. Но пришли люди из заводской лаборатории, принесли приборы, определяющие влажность воздуха, стали рассматривать плитки под лупой… И сказали, что опрыскивать все вокруг рабочих мест нельзя: от чрезмерной влажности на нежной поверхности плиток появляются крапинки ржавчины.

Тогда по цеху был опять объявлен аврал. Ухватились за последнее средство. Снаружи над окнами провели длинные трубы со множеством мелких отверстий и пустили холодную воду. И вот за окнами закапала, потекла вода - пошел искусственный дождь. И так целый день струилась снаружи водяная завеса, умеряя рвущийся к плиткам жар.

И все же в такие дни работа шла впустую. Сплошной брак. Люди терли, терли, изощрялись, а законы теплового расширения не хотели считаться с их отчаянными усилиями.

Леонид Николаевич ходил в дирекцию, доказывал, что в цехе надо строить особую систему охлаждающей вентиляции. Плитки требуют искусственного климата. А ему отвечали: цех все только требует, но сам пока ничего не дает. Сколько месяцев уже прошло, а тридцать человек сделали всего два набора плиток. И то пробных, и то почти самого низкого класса. Третий класс! Остальное - брак, кусочки испорченного металла. Уж не думает ли цех эталонов выходить с такими «достижениями» против плиток Иогансона?

Леонид Николаевич вежливо напоминал:

- Еще полгода назад мы не имели даже и этого, третьего класса.

- Время не ждет! - отвечали ему.

Увы, это было справедливо. Страна нуждалась в средствах точного измерения. Новые заводы, новые отрасли техники - невозможно без «ключей точности». И нужда эта с каждым днем все острее. А как думает ответить на нее цех эталонов?

Леонид Николаевич возвращался в цех, а его встречал с расстроенным лицом Михаил Пахомович.

- Что, опять уходят? - догадывался Леонид Николаевич.

- Уходят… - сокрушенно кивал Пахомыч.

Многие из новичков не выдерживали. Их раздражала, пугала неуверенность: какой еще каприз появится у этих плиток? И кто послабее, решал бежать. Приходили к Пахомычу и требовали расчет.

Но хуже было то, что среди других росло глухое недовольство. И однажды, в один из тяжелых дней, когда как-то ничего не ладилось за верстаками, все прорвалось наружу.