Юлия Шифрина - Я — хорошая девочка

— При царе хоть хлеб был, керосин, мыло. А теперь совсем не знаем, как дальше жить, — начинает вздыхать Злата, ловко орудуя спицами. — Вот так свобода, нечего сказать! Скоро опухнем с голоду. Так я у вас спрашиваю, для чего понадобилось сбрасывать царя?

— Опять эти дурацкие разговоры, — сердится Соня. — Тетя Злата, чем вам так понравилась царская власть? Еврейскими погромами, чертой оседлости, бесправием? Интересно знать!

Злата пытается что-то сказать, но Соня продолжает:

— Можно подумать, что это не у Деревянко поместье в тысячу десятин земли, а у вас! Что это не ваших детей принимают по процентной норме! Просто противно слушать! Кто только не глумился над евреями при царе!

— Подожди, Соня, не кипятись, — тихо говорит мама. — Правильно говорит Злата: как же жить без хлеба?

— Будет хлеб. Понемногу ведь дают. Это же царь сделал, что хлеба нет. Ведь хлеб только у богачей. Попрятали. Доберемся. Дайте срок.

— А почему же богачи живут так же хорошо, как раньше? — не успокаивается Злата. — А нам… хоть ложись и помирай. Как же молчать?

Входит Лея. В руках у нее узелок. Она протягивает его маме черными кружевными руками. Это такие перчатки до локтей.

— Спрячь, мама! Свекровь просила. У вас ведь не будут искать. Это ненадолго…

— Что ненадолго? — Соня гневно сверкает глазами. — Ты ждешь белых бандитов, черносотенных казаков? Дура несчастная! Морду тебе побить! Живешь и ничего не понимаешь.

Лея стоит красная, и губы ее дрожат.

— Это не ты шила брюки по десять копеек за пару? Не ты ела за этим столом перловую кашу с селедкой? Я тебе дам ненадолго!

Соня вырывает у мамы узелок.

— Забирай свое барахло, и чтоб я тебя здесь не видела.

— Ша, дети. Не время спорить.

Теперь мама каждый день ждет Абрама. На улице она всматривается в чужие лица, выбегает на каждый стук, тревожно прислушивается ночами.

Соня ее успокаивает:

— Он скоро будет здесь. Богатые ведь не хотят отдавать то, что они захватили. У Деревянко хлеба хватит на тысячи людей.

— Ты, Соня, говоришь что-то несуразное. Как это отдавать? Это же ихнее. Кто же имеет право заставить их отдавать? Ты хочешь сказать, что Абрамчик занимается такими делами?

Соня смеется. Мама сердится.

— Я так думаю: убрал царя, ну и езжай себе домой. Так нет. Ему еще чего-то надо.

— Ведь не один Абрам убрал царя. Все рабочие люди. Как тебе объяснить, мамочка? Ну, вот мельница — чья? Иоффе. Он же ее добром не отдаст. А сам-то он на ней муку не мелет? Делают рабочие. Кто же там больше хозяин — тот, кто работает, или тот, кто смотрит и деньги в карман кладет? Он там сроду и не был.

— Так что, теперь Иоффе сам будет муку молоть? Или ты думаешь, он подарит мельницу Абраму?.. И вообще — при чем тут Абрам? Где же он сейчас? Зачем Абрамчику мельница? — спрашивает мама.

— Он служит в Красной гвардии. Защищает свободу. Буржуи пошли на нас войной. Враги лезут со всех сторон.

— Какие у Абрама враги? Он пальцем никогда чужого не тронет. Я ли не знаю своего сыночка!

Соня целует маму. Мама недовольно ее отстраняет и погружается в думы.

Я знаю ее думы. Иногда они прорываются горестным шепотом:

— С такой золотой головой все можно было. Я знаю! Раввином, дантистом, даже провизором. Так нет! Он пошел в слесари. <���дефект печатного текста> По мануфактурной части. А то в слесарях <���дефект печатного текста> можно было поделать? Он всегда был <���дефект печатного текста> не поладил с царем. Гордон <���дефект печатного текста> поладил, реб Фроим поладил — <���дефект печатного текста> ладили, а Абрам — нет. Где он <���дефект печатного текста> он так ему не понравился? А теперь <���дефект печатного текста> и в какие дела ввязался опять? Никогда в родне не было таких детей. [3] Ввиду дефекта страницы отсканированной книги абзац восстановлен частично и предположительно. — Прим. книгодела .

И мама долго качает головой. Я тоже часто думаю о приезде Абрама. Как будем его встречать? Что он скажет маме, мне, Соне? Что сделает мама? Абрам наденет кожаный пояс с револьвером и будет говорить на митинге, как Танькин отец — дядя Тимоха. Он теперь председатель комбеда, и нет мне житья от Таньки. Задается. Всех позову послушать Абрама. И Левко, и Таньку, и ненавистную хозяйку. Пусть увидит, какая я голодранка! И вот они слушают, а Абрам все говорит, говорит. Еще лучшие слова, чем Тимоха и, Николай Фирсов, муж Оксаны.

Абрам кончит говорить и подойдет прямо ко мне. Тогда — да!