Александр Исбах - Капитан Соколин

Соколин не отрывал глаз от часов.

— Сорок пять секунд…

— Где ваши бойцы, капитан? На стрельбе или на пляже?

Выстрелы продолжались беспорядочно.

— Пятьдесят секунд… Прекратить огонь!.. Встать!.. Смирно!.. Товарищ полковник! Лучшие стрелки батальона тренируются к инспекторским стрельбам.

— Лучшие? А вот мы проверим сейчас, какие они лучшие.

Полковник пошел к мишеням. За ним — командиры и стрелки.

Во всех мишенях почти все пули кучно лежали в цели. Но в пяти из шести мишеней пятая пробоина темнела в верхнем или нижнем обрезе, позорно далекая от остальных.

Только у одного Дроздюка задача была выполнена полностью.

— Благодарю покорно, — сказал полковник, — лучшие стрелки! С такими стрелками, капитан Соколин, вы хотите отбить знамя? Молочное заведение можно открыть с такими стрелками.

Соколин хотел было ответить полковнику, но стиснул зубы и промолчал.

— Стрелять надо, а не митинговать. Плохо готовите бойцов, капитан. Плохо, — еще раз повторил полковник, — Обращаю ваше внимание.

Дроздюк стоял багровый от обиды за капитала. Он-то лучше всех знал, как терпеливо обучает командир батальона каждого стрелка. Он помнил, как вот эти сумрачно стоящие у щитов бойцы рассеивали свои пули по мишеням и как Соколин, выделив их из батальона, с каждым отдельно проходил курс стрельб. И вот вчера показали рекордный счет: двести девяносто семь из трехсот возможных.

Неправ был полковник, обидно неправ. Разно можно кричать на линии огня, особенно в момент скоростных стрельб?!

Вечером отделение Дроздюка читало письмо, полученное с Дальнего Востока от красноармейца Гордеева. Задержавшийся в батальоне капитан Соколин тоже присел к столу в ленуголке. Слушали с большим вниманием. Всякая весточка оттуда, с границы, казалась захватывающе интересной. Читал сам Дроздюк.

«Дорогие товарищи? — писал Гордеев. — В первых строках шлю поклон командиру роты старшему лейтенанту Меньшикову и командиру батальона капитану Соколину, и еще передай капитану, Федя, товарищ отделенный командир, что он сделал из меня человека и что я никогда не забуду, а особенно что — он сам знает…

(Соколин улыбнулся).

…Дорогие товарищи, живем мы здесь довольно тихо. Конечно, нету у нас всяких удобств, как у вас, и в кооперативе не всегда даже можно достать душистое мыло и тому подобные гигиенические предметы.

Граница у нас рукой подать, а иногда приходится даже наблюдать японских солдат…

(Все теснее сгрудились вокруг Дроздюка).

…Много внимания уделяем мы оружию, пулеметам, держим в образцовом порядке. Комиссар полка Дубов, которого вы знаете, — он с нами был на маневрах, — так он выразил особую благодарность нашему батальону.

Как поживаете, товарищ отделенный командир и все товарищи? У кого моя винтовка № 29836? Винтовка была очень хорошая. Не запустите ее. Знамя обязательно отбейте. Это наказ вам мой и моего взвода. А стрелять мне здесь приходится мало. Еще у меня одна большая обязанность. Как я был по специальности пекарем, то теперь пеку хлебы для всего батальона. Ну, описал вам про все… И передай товарищам, Федя, что стоим мы на границе крепко. И пусть они не беспокоятся.

Остаюсь ваш товарищ

Гордеев Василий ».

— Всё? — неудовлетворенно спрашивали слушатели, — А ну переверни, товарищ командир, — может, на обороте.

Они все еще ждали описания боев, схваток с диверсантами, опасностей.

Дроздюк перевернул листок. В письме больше ничего не было.

— Всё! — пожал он плечами и недоуменно посмотрел на комбата. Но комбат молчал и думал, видимо, совсем о другом.

— Эх, — с досадой сказал черноволосый стрелок-охотник, — сидит на границе, а описывает про кооператив и про мыло!

— Ну кто не помнит Гордеева — известный герой…

— Одно слово — хлебопек! — сказал Дроздюк, как бы подводя итог, безнадежно махнул рукой и, небрежно скомкав письмо, бросил его в угол.

Командиру N-ской дивизии

комдиву Кондратову.

Командир 1-го батальона N-ского полка

капитан Соколин .

Доклад

С разрешения командира полка прошу Вашего ходатайства перед народным комиссаром обороны о назначении меня в одну из частей ОКДВА.

В прошлом году я ходатайствовал о допущении меня к экзаменам в Военную академию. Не оставляя мысли об академии, я пришел к выводу, что поступление в академию мне следует отложить. Я молод, никогда не был в боевой обстановке, не нюхал пороху.