Александр Исбах: Капитан Соколин

Невысокая трава аэродрома была еще мокрой от росы, а люди в синих комбинезонах уже суетились у ангара.

Сегодняшнее утро было необычным в жизни комдива. Вчера обком предложил ему сделать доклад в районе, на массовом рабочем собрании, посвященном МЮДу.

— Нашли комсомольца!.. — усмехнулся Кондратов.

В этом районе находился завод, на котором он работал в юности. Кондратов не был на заводе много лет. Ему вспомнились луга на скрещении двух рек, березовая роща (разрослась, верно, и березки повыросли), старые приятели, с которыми играл в городки, кидал тяжелые чугунные чушки в мартен и прятал оружие под сушильной печью; и он согласился…

И вот он идет по зеленому росистому полю. Маленький самолет вздрагивает на траве в ожидании взлета. Невысокий лётчик, в черном, каком-то необычном шлеме с блестящими большими очками, стоит у самолета.

Издали летчик кажется совсем юным.

Кондратов несколько недоверчиво всматривается в его веселое, улыбающееся лицо.

— Здравия желаю, товарищ командир! Доброе утро.

«Ну и ну! Да ведь это девушка. Ей не больше двадцати лет. А шлем-то у нее из берета сделан. Красивее так, что ли? Да, пожалуй, красивее…»

Он дружелюбно оглядывает ее худощавую, стройную фигурку, пожимает ее маленькую руку и весела говорит:

— Летим, значит, товарищ начальник… Как вас звать-величать прикажете?

— Лейтенант Галина Сташенко, — отвечает она и, увидев его улыбку, смущается.

Ревет пропеллер. И вот уже нет земли под колесами. И ангары детскими домиками проплывают под самолетом.

Когда Галя была маленькая, отец не раз брал ее с собой вниз, под землю.

Может быть, именно там, в темных, безрадостных штольнях, и родилась у нее смелая мечта подняться в воздух.

И еще одно сокровенное желание было у Галины: на своем будущем самолете Галя мечтала поднять отца высоко-высоко в воздух и там, в просторе, заглянуть ему в глаза…

Но отец не дожил до этого дня. Телеграмму о его смерти Галя получила накануне своего первого самостоятельного вылета.

…Комдив Кондратов смотрит вниз на мелькающие под ними поселки, луга, перелески, на землю, по которой он шагал в дни своей юности.

Вот этой девушки, которая ведет самолет, тогда и на свете не было.

И все же он чувствует себя совсем молодым и весело, по-мальчишески смеется.

Они летят над заводом. Вот они, родные цехи, где он вырос, где огрубели его детские руки, где он узнал первые победы и поражения.

Старый, задымленный завод сверху выглядит величественно. Красные полотнища развеваются на высоких трубах. Даже паровой гудок басит сегодня торжественнее, и облако пара медленно вздымается навстречу самолету.

Галина делает три виража над заводом и плавно садится на луг.

Со всех сторон люди бегут к самолету. Кондратов выскакивает из кабины, снимает очки и оглядывается.

Его уже окружили. Он стоит растерянный, взволнованный, кого-то обнимает, пожимает десятки рук. Дубов… Павел Дубов. Вот он какой стал… Директор. Кондратов узнает старый друзей. Рядом с собой комдив видит высокого седого старика. Старик чисто выбрит. Только в глубоких морщинах сухого лица — несмываемая копоть, выдающая углекопов и литейщиков.

Он вынимает из кармана покоробленный кожаный футляр и протягивает его комдиву.

— Вот, — говорит он, и голос его дрожит, — вот, Ондрей, восемнадцать лет берег. Тебя ждал. Все думал: приедет Ондрюша завод навестить — не забудет Никиту Пенькова. Тогда отдам. Возьми, Ондрюша.

Андрей раскрывает футляр, вынимает синее стекло в деревянной оправе (на рукоятке вырезаны кривые буквы «А» и «К» с завитушками на конце). Он подносит стекло к глазам — и весь луг, и седые усы Никиты Пенькова, и лица комсомольцев, и Галя Сташенко становятся загадочными и призрачными. Синие блики ложатся на луг, и самое солнце кажется фантастическим шаром.

Двадцать пять лет назад Кондратов впервые взял в руки это стекло. Никита Пеньков поднял перед ним завалочное окно мартена, нестерпимый жар опалил его лицо, и он увидел, как бурлит и клокочет в печи фиолетовая лава.