Альберт Сахаров - Одолень-трава

— Постой! — крикнул Гаврюша вдогонку. — Стой же, говорят тебе! Вот чудак ещё!

— Эх! Вот это по-нашему! — весело крякнул дед. — И отец был такой же!

— Возьмите, дедушка, я, может быть, где-нибудь и достану, а где Вася возьмёт? — протянул Гаврюша краски деду.

— Да ты что, парень! — отшатнулся дед. — Если мы что даём — назад не берём. Знай! — И уже помягче добавил: — Так что не обижай нас.

— Ну спасибо, дедушка. За всё… А Васе я напишу! — крикнул Гаврюша уже издалека махавшему шапкой деду. — Мы ещё встретимся… Обязательно встретимся-а-аа…

Ушёл, не торопясь, скрылся за поворотом дед.

Гаврюша осторожно приоткрыл коробку. Краски!!. Вот они!.. Почти совсем новенькие!.. В картонных гнездах уютно покоились фарфоровые корытца — всего шестнадцать разных красок! И тут же лежала аккуратная кисточка.

Гаврюша закрыл коробку, осторожно, как драгоценность, завернул в платок, засунул за пазуху. Заветная коробка лежала теперь возле самого сердца. В неудержимом порыве он вскинул руки и яростно нажал на палки! Лыжи несли широко, накатисто, чистый до высокой звонкости воздух возбуждающе взбадривал тело, бежать было легко и свободно, во всём теле было непередаваемое, радостное до озноба ощущенье полёта, словно за спиной у него выросли крылья восторга. Он взлетел на маленькую горушку и на минуту остановился. За лесом вставало невидимое солнце. Вспыхнули алые брызги высоких облаков, забронзовели верхушки схваченных морозом и снегом крепких сосен, богатырская застава елей вскинула тонкие копья в голубеющее небо, сиреневыми и голубыми дымками заскользили среди кружевных берёз тени. Творилась сказка Севера — пробуждались для нового дня повитые снегами и морозами беспредельные просторы болот, засыпанные снегами вековые леса, скованные, но не покорённые древние озёра и вечные реки. Для нового дня пробуждалась земля его предков, его земля.

Вернувшись к ночи в посёлок, Гаврюша, даже не поев, упал в кровать.

Ему приснился чудесный сон. Будто он входит в светлую просторную комнату. Посредине комнаты стол, на нём лежит альбом с белоснежной бумагой. И тут же лежат краски. Да какие краски! Они так упоительно пахнут, от них так весело рябит в глазах! И кисти, полные и тугие кисти!

Он берёт в руки кисть, осторожно макает в краску. И едва прикасается к сверкающей белизне бумаги, как краска сама плавится задуманным мазком. Всё уверенней и свободней мелькает кисть, от весёлых, ярких мазков сладко сохнет во рту. И вот вырисовывается тетёрка, вся в рыженьких и сереньких пятнышках, с настороженной блестящей бусинкой глаза. Склонилась над птицей рдеющая, обласканная солнечным светом, тяжёлая кисть рябины с тёмно-зелёными перистыми листьями, внизу, на кочке, голубовато-сизая, точно с морозным налётом, черника и тут же алая россыпь брусники в тёмно-блестящей листве. Рядом светлый и чистый ключик прохладно бьёт из-под серых мшистых камней. Пока он рисует родничок, тетёрка с удивлением следит за ним, кося глазом, и едва он отбрасывает кисть, как она, вдруг встряхнув крыльями, с громким квохтаньем взлетает… И тут он проснулся… И, лежа после сна, не разжимая век, с улыбкой подумал: «Не улетишь, теперь всё равно нарисую». Он ещё хотел немного понежиться в постели и вдруг вспомнил: краски! Его словно пружиной подбросило. Он поспешно достал коробку и погрузился в сладостное созерцание своего сокровища.

— Парень, ты бы хоть умылся со сна, — пожурила его мать.

— Мама! — бросился он к матери, на мгновенье прижался к ней. Но тут же, застыдившись, — нежности у них в семье были не в моде, — отошёл к окну.

«Да чего ж я стою? — встрепенулся Гаврюша. — Сейчас же, скорее, скорее!..»

Дрожа от возбуждения, налил в стакан воды, разложил перед собой чистый лист бумаги и задумался. Что же нарисовать? Ах, ну конечно же, нашу реку. Быстро набросал карандашом знакомый до мельчайших подробностей вид с угора: широкий разлив реки, песчаные отмели, берега, поросшие ивняком, вдалеке, на рейде дымят трубами лесовозы, на переднем плане маленький буксир тянет баржу. С трепетом и опаской Гаврюша сделал первый неверный мазок. Вот так! Облегчённо вздохнул и набрал полную кисть краски. И вот уже проступили очертания пароходика, за ним синий простор реки, жёлтый песок, вдоль берега зелёные купы ив.