Сигрид Унсет - Венец

- Досадно, - сказал Лавранс, - что мне пришлось угостить вас пригорелой кашей. Но будем надеяться, что старая пословица не всегда говорит правду, потому что сегодня моя дочь сама варила кашу! - Он засмеялся и велел Кристин и Турдис поскорей принести в горницу блюда с жарким.

Кристин быстро выскользнула во двор и пошла к поварне. Сердце ее билось - она мельком увидала лицо дяди, когда Хокон говорил про стряпуху и кашу.

Поздно вечером она видела, что отец и дядя долго ходили взад и вперед по двору и разговаривали. Она перепугалась до дурноты, и ей не стало легче, когда она на"другой день почувствовала, что отец неразговорчив и невесел. Но он ничего не сказал.

Не сказал он ни слова и после отъезда дяди. Но Кристин заметила, что он реже обычного беседовал с Хоконом; и когда миновал их черед держать у себя старика, Лавранс не предложил ему пожить у них еще, а допустил, чтобы он перешел в соседнюю усадьбу.

Но, вообще говоря, у Лавранса, сына Бьёргюльфа, было достаточно причин ходить невеселым и угрюмым в это лето, потому что в округе по всем признакам надо было ждать неурожайного года: крестьяне собирали сходки и совещались о том, как им встретить приближающуюся зиму. Уже в самом начале осени для большинства стало ясно, что им придется зарезать или перегнать на юг для продажи большую часть своего скота и закупить хлеб для зимнего пропитания. Предыдущий год не был особенно урожайным, и поэтому запасы старого зерна были меньше обычного.

Однажды утром в начале осени Рагнфрид вышла со всеми тремя дочерьми посмотреть на холст, разостланный для беления. Кристин очень хвалила тканье матери. Тогда Рагнфрид погладила Рамборг по голове.

- Этот холст будет для твоего сундука, малютка!

- Матушка. - сказала Ульвхильд, - а разве я не получу сундука, когда поеду в монастырь?

- Ты хорошо знаешь, что получишь не меньше приданого, чем твои сестры, - сказала Рагнфрид. - Но тебе нужны будут иные вещи, нежели им. И потом ты ведь знаешь, что останешься жить у нас с отцом, пока мы живы, если захочешь.

- А когда ты вступишь в монастырь, - сказала Кристин неуверенным голосом, - то может статься, Ульвхильд, что я уже буду там монахиней много лет.

Она посмотрела на мать, но Рагнфрид смолчала.

- Если бы я была такою, что могла бы выйти замуж., - сказала Ульвхильд, - то никогда бы не отвернулась от Симона - он добрый; и как он горевал, когда прощался со всеми нами!

- Ты знаешь, что об этом твой отец не велел нам говорить, - сказала Рагнфрид, но Кристин промолвила упрямо:

- Да, я знаю, что он больше горевал о разлуке с вами, чем со мною.

Мать гневно ответила:

- В нем было бы мало гордости, если бы он показал тебе, что горюет, ты некрасиво поступила с Симоном, сыном Андреса, дочь моя! И все-таки он просил нас не бранить тебя и не угрожать тебе...

- Да он, наверное, считает, что сам бранил меня столько, - сказала Кристин прежним голосом, - что никому другому уже нет нужды говорить мне, какая я подлая. Но никогда я не замечала, чтобы Симон был особенно ко мне привязан до тех пор, пока не понял, что я люблю другого человека больше него!

- Идите-ка домой, - сказала мать двум маленьким девочкам. И, сев на лежавшее тут же бревно, посадила Кристин рядом с собой.

- Ты, вероятно, знаешь, что неприлично и недостойно мужчины слишком много говорить о любви своей невесте, сидеть с нею наедине и выказывать слишком большой пыл...

- О, хотела бы я знать, - сказала Кристин, - не забываются ли иногда молодые люди, когда любят друг друга, и всегда ли они помнят о том, что старики считают приличным.

- Смотри, Кристин, - сказала мать, - чтобы тебе этого не позабыть! Она помолчала немного. - Как я понимаю, твой отец боится, что ты полюбила человека, за которого он неохотно отдаст тебя.

- Что сказал мой дядя? - спросила Кристин немного погодя.

- Только то, - сказала мать, - что Эрленд из Хюсабю хорошего рода, но слава о нем дурная. Да, он говорил с Осмюндом и просил замолвить за него словечко у Лавранса. Твой отец не обрадовался, услышав об этом.

Но Кристин расцвела от радости. Эрленд говорил с ее дядей! А она-то так мучилась, что он ничего не дает знать о себе!

Тут мать снова заговорила:

- И вот еще что. Осмюнд упоминал, между прочим, о том, что в Осло ходят слухи, будто бы этот Эрленд слонялся по улицам около обители и ты выходила и разговаривала с ним у заборов!

- Ну? - спросила Кристин.

- Осмюнд-то советует нам согласиться на это дело, понимаешь ли, сказала мать. - Но Лавранс так разгневался, что я не помню, видела ли я его когда-нибудь таким! Он сказал, что жениха, стремящегося к его дочери подобными путями, он встретит с мечом в руке. И без того мы поступили неблагородно с семьей из Дюфрина, но если Эрленд сманил тебя бегать с ним в темноте по улицам, да еще когда ты жила в монастыре, то отец твой считает это самый верный признак, что для тебя будет гораздо лучше обойтись без такого мужа.