Сомерсет Моэм - Покоритель Африки

— Должен признаться, я и не стремлюсь, — заметил Дик.

Алек вскочил и прошелся по комнате. Он говорил с непривычным возбуждением, усталость как рукой сняло.

— Я уже едва сдерживаю нетерпение, стоит только представить этот бескрайний простор и пленительную свободу. Там ты становишься маленьким, ничтожным… Но в Африке все по-настоящему. Мужчина там — и правда мужчина. Там узнаешь, что значит воля, что значит сила и храбрость. Тебе не понять, каково это — выйти к краю безбрежной равнины и вдохнуть чистый воздух после всех ужасов леса.

— Мне вполне хватает бескрайних равнин Гайд-парка, а Пиккадилли ясным июньским днем пробуждает во мне вполне достаточно чувств.

Однако Джулию взволновали необычные речи Алека.

— Но ради чего терпеть невзгоды и опасности? Чего вы добьетесь, ведь труд вашей жизни уже окончен?

Его темные, серьезные глаза обратились к ней.

— Ничего. Я ничего не добьюсь. Возможно, отыщу новый вид антилопы или какое-нибудь неизвестное растение. Может быть, повезет найти новую реку. Других наград мне не надо. Я люблю чувствовать силу, независимость. А побрякушки от разных царьков и правительств меня не заботят.

— Я всегда говорил, что ты перебираешь с театральностью, — заметил Дик. — Что за мелодрама!

— А как же конец? — чуть ли не шепотом спросила Джулия. — Что в конце?

На губах Алека мелькнула легкая улыбка. Он пожал плечами:

— А в конце смерть. Но я умру с поднятой головой. В свой последний поход я отправлюсь, как отправлялся всегда…

Тут он осекся, не решаясь произнести последние слова, и Джулия сделала это сама:

— Без страха.

— Просто вылитый герой из оперетты, — насмешливо заметил Дик. — «Только бы подняться на борт — и красотка моя» [9] «Только бы подняться на борт — и красотка моя» — расхожая фраза злодея из театральных постановок, популярных в Лондоне в конце XIX и начале XX века. .

Джулия на мгновение задумалась, не желая противиться восхищению, которое вызывал Алек. Она вздрогнула. Большинству людей его не понять.

— Разве вы не хотите, чтобы о вас помнили? — спросила она.

— Возможно, обо мне будут помнить, — медленно проговорил Алек. — Возможно, через сотню лет там, где я пока обнаружил лишь пустыню, вырастет цветущий город, и какой-нибудь безвестный скульптор поставит мне в нем памятник. Я буду стоять у здания биржи, служить пристанищем птицам и до скончания века следить за жалкими потугами человеческого рода.

Он рассмеялся, и наступила тишина. Джулия бросила на Дика быстрый взгляд, и тот понял, что она хочет поговорить с Алеком наедине.

— Прошу прощения, но я должен вас ненадолго оставить, — сказал он, встал и вышел.

Молчание затянулось. Алек был погружен в свои мысли. Наконец Джулия заговорила:

— Неужели это все? Мне кажется, что в глубине вашей души таится что-то, о чем вы никогда никому не говорили.

Встретив ее взгляд, Алек вдруг почувствовал в нем сострадание и искреннее стремление помочь — словно узы плоти ослабли и их души встретились. Куда-то ушла сдержанность, которую он считал важнейшим из своих качеств, и Алеку вдруг захотелось поделиться тем, что его удивительная деликатность хранила до сих пор в тайне от всех.

— Полагаю, мы с вами больше никогда не встретимся, и поэтому мне нечего скрывать. Это покажется вам глупым, но я в известной мере — патриот. Только те, кто живет на чужбине, любят Англию по-настоящему. Я горжусь своей страной и очень хочу что-то для нее сделать. В Африке я постоянно помнил о родине и не желал умирать, пока не завершу намеченного.

Голос Алека чуть дрогнул, и он замолчал. Джулии казалось, что сейчас она впервые видит его таким, какой он есть, и она страстно желала, чтобы Люси тоже услышала эти слова — он выговаривал их робко и в то же время с безмерной серьезностью.

— За спинами воинов и государственных мужей, покрывших себя бессмертной славой, есть длинная череда людей, которые строили эту империю по кирпичику. Их имена забыты, о них помнят только ученые, но каждый из них подарил своей стране новую провинцию. Теперь я тоже один из них. Долгие годы я трудился день и ночь, чтобы наконец передать британскому уполномоченному обширные и плодородные земли. Я умру, и Англия забудет о моих проступках и ошибках; меня не заботят издевательства и насмешки, которыми она отплатила за мои страдания — главное, что я добавил к ее короне еще один драгоценный камень. Я не хочу наград — довольно и чести служить родной стране.