Михаил Воронецкий - Новолунье

Бабы говорили тихонько, чтобы Валька не услышала. Но вскоре я понял, что Валька спит. Из-за переборки слышалось ее легкое дыхание. Порой ее дыхание замирало, и я сам тогда не дышал. Наговорившись, женщины скоро уснули.

Думал я о Вальке. Она мне сначала не понравилась. Потом понравилась. Потом опять не понравилась. Это когда ложились спать. Женщины еще сидели за столом, разговаривали, а Валька, поужинав, сразу пошла стелить постель. Постелила, разделась и в одной рубашке прошла на кухню с полотенцем — умываться. Проходя мимо меня, сказала:

— Пойдем и ты со мной. Умоешься да спать. Хватит бабьи басни слушать.

Я спать не хотел и, конечно, не пошел умываться. Что за новая мода — вечером умываться! Дома у нас никогда на ночь не умывались.

Не понравилась она мне и при первой встрече, когда пришла с работы. Вошла она в шумящих брезентовых штанах и таком же пиджаке, измазанных известкой и глиной.

Я с ней первый поздоровался, но она, не отвечая мне, спросила:

— Чей это парень?

— Наш, — сказала тетка Анна.

— У-у, — сказала Валька, — совсем не похож на татарчонка. Только волосы черные. А лицо белое, как у девочки.

— Глаза у него отцовы, — сказала бабушка Дарья, — и волосы тоже. Весь в него.

Валька вернулась в сени, сняла там пиджак и штаны, а вместо сапог надела валенки. В комнату вошла в узкой серой юбке и в черной блузке навыпуск. Рукава засучены. Оказалась тонкой. Белесые волосы и голубые глаза на раскрасневшемся обветренном лице казались приклеенными. «А болтали, что красивая, — подумал я. — У нас на такую ни один бы парень не позарился».

Валька подала руку сначала тетке Анне, потом Степаниде, а меня потрепала по щеке. Ладонь была шершавая, холодная, пахла дождем и ветром.

— В погреб слазь, — крикнула ей бабушка Дарья, — брусники достань, грибов…

— Дайте мне хоть умыться-то…

А бабушка Дарья рассказывала:

— У нас в тайге нынче дивно всего. Что ягод, что грибов. Мы вон литров сто только варенья наварили. И малина, и черника, и голубика, а смородины — ешь не хочу!

— А медведи? — спросила Степанида. — Не балуют?

— Бог миловал. Правда, в Суэтуке одна баба помрет, наверно. Пошла за малиной. Берет и песни мурлычет. Потянулась было за ягодой, рясная такая... А снизу, из веток, высунулась медвежья морда, цоп ягоду... Она так и застыла с протянутой рукой. Медведь посмотрел на нее, потерся о лесину и пошел кустами трещать. Отошел шагов на пять, ест малину, а сам на нее смотрит. Вспомнила эта самая баба, что убегать от медведя нельзя, — задерет, ну и стоит столбом. Нервы, что ли, не выдержали, упала. Очнулась, а кругом трава измята, на кустах клочья медвежьей шерсти, значит, рядом катался, а не тронул. С тех пор и чахнет.

Валька между тем отправилась в погреб, а я вышел за ворота. Увидев меня, с высокой завалинки плюхнулись двое мальчишек. Один с меня, другой поменьше. Они, оказывается, подглядывали в окна, — что ж, и здесь то же самое, что и у нас в Чибурдаихе. Стоит появиться кому-нибудь незнакомому, так мальчишки все завалинки обтопчут, будут в окна подглядывать. Отгонять — дело бесполезное. Выйдет хозяин с хворостиной — отбегут. Вернется в избу — между горшков с цветами уже виднеются сплюснутые носы, щеки, ладошки... Плюнет хозяин, выругается и уж больше не обращает на них внимания.

Мальчишки сначала испугались, но, увидев, что я вышел один, потихоньку стали подходить.

— Аел, свинью стриг? — спросил тот, что поменьше.

— Ково?

— Свинью стриг?

— Кто?

— Аел… Да ты не знаешь, что ли?

Я первый раз слышал это слово, но понял, что меня дразнят. Я рассердился и шлепнул маленького ладонью по носу, он отскочил к забору. Но на меня набросился другой мальчишка, рыжий, конопатый.

— Хочешь по правилам? — спросил он, держа меня за грудки.

— Давай.

Мы взяли друг друга за штанины, согнули спины и стали топтаться перед воротами, стараясь оторвать противника от земли. Но вот я вытолкал конопатого на бугорок, подогнул ноги, упал на спину и коленками кинул его через голову. И с удовольствием услышал, как мальчишка спиной и пятками шлепнулся о землю...

— Сказано, ночная кукушка перекукует дневную, рассказывала бабушка Дарья, — тут уж, Нюрча, ничего не сделаешь. Так и у нас вышло. Валька с Урала родом. Поедем да поедем. Сбила Гошку с толку.

— А сюда-то она как попала?

— Завербовалась. Работала в деревне Казанцевой на строительстве. А наши шоферы там осенью хлеб в Заготзерно возили. Встретил ее и втрескался. Какая девка тут у него была в соседях, милиционерова дочка. Нет, привез эту…