Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Бернис! Мисс Флеминг! Пожалуйста, не гоните меня прочь. Не покидайте меня. Я не совершил ничего предосудительного. Я без ума от вас. Мне невыносимо думать, что тот досадный случай может разлучить нас. Мне не хватало смелости признаться раньше, но я скажу сейчас. Я влюбился в вас в первый вечер, когда познакомился с вами. Вы необыкновенная девушка! Не думаю, что я вас достоин, но я безумно люблю вас. Я уважаю вас и восхищаюсь вами. Что там правда, а что нет – не имеет значения для меня. Прошу вас, будьте моей женой! Может быть, я не достоин следа от вашей ноги, но у меня есть положение в обществе, и я надеюсь сделать себе имя. О, Бернис! – он вытянул руки драматическим жестом, но не вперед, а вниз, жестко выпрямился и заключил: – Не знаю, что я буду делать без вас. Неужели у меня нет никакой надежды?

Мастерица во всех ухищрениях своего пола, отлично владея жестами, мимикой и позой, Бернис лишь долю секунды размышляла, что ей следует сказать и сделать. Она не любила лейтенанта так беззаветно, как он любил ее, а открытие, связанное с ее матерью, ранило ее гордость уже одним намеком на необходимость собственного спасения, что вызывало у нее горькую досаду. Она сожалела о предложении Брэксмора, которое сейчас выглядело бестактным, хотя хорошо понимала искренность и добродетельность того чувства, которое побуждало его это сделать.

– Право же, мистер Брэксмор, – сказала она, серьезно глядя на него. – Вам не следует ожидать, чтобы я решила этот вопрос прямо сейчас. Я понимаю ваши чувства, хотя боюсь, что мое воспитание оказалось немного обманчивым. Впрочем, это было неумышленно. Я вполне уверена, что вам лучше забыть обо мне, во всяком случае сейчас. Если вы будете настаивать, то я попрошу вас совсем забыть обо мне. Мне хотелось бы знать, понимаете ли вы, что я чувствую и как больно мне произносить эти слова?

Она помедлила, сосредоточенная и в то же время глубоко тронутая, очаровательная, как произведение искусства, задумчивая и строгая. Она была сдержанной, загадочной и более прекрасной, чем он когда-либо видел ее раньше. Перед ним словно стояла греческая богиня. Его глаза озарились светом понимания; щеки, еще недавно игравшие румянцем, вдруг побледнели.

– Не могу поверить, что я вам совершенно безразличен, Бернис, – довольно напряженно произнес он. – Вы были так внимательны ко мне. Но я не буду больше беспокоить вас, – добавил он с настоящей, усилием воли, офицерской четкостью. – Вы понимаете меня и знаете о моих чувствах. Они не изменятся. Во всяком случае, можем ли мы остаться друзьями?

Он протянул руку, и Бернис приняла ее, чувствуя, что это конец их идиллического романа.

– Разумеется, можем, – ответила она. – Надеюсь вскоре увидеться с вами.

После его ухода она вышла в соседнюю комнату и опустилась в плетеное кресло, упершись локтями в колени и положив подбородок на ладони. Что за развязка столь невинного и очаровательного флирта! Теперь он ушел. Она больше не увидит его и не захочет видеть его, по крайней мере нечасто. В жизни есть грустные и отталкивающие факты, и она начинала ясно понимать это.

Дня через два, когда Бернис измучилась до крайности своими безрадостными думами, она решила, что больше не может терпеть, и обратилась к миссис Картер:

– Мама, почему бы тебе не рассказать мне все о твоих делах в Луисвилле, чтобы я наконец узнала правду? Я вижу, как что-то гнетет тебя. Разве ты не можешь довериться мне? Я уже давно не ребенок, и я твоя дочь. Это поможет мне разобраться и понять, что нужно делать.

Миссис Картер, которая всегда играла роль горделивой, любящей матери, была ошеломлена ее мужеством. Она раскраснелась, поежилась и заерзала, а потом решила солгать.

– Говорю тебе, там ничего не было, – нервозно и раздраженно пробормотала она. – Все это ужасная ошибка. Лучше бы того гнусного типа наказали за его болтовню. Такое возмутительное оскорбление перед моим собственным ребенком!

– Мама, – сказала Бернис, пригвоздив ее к месту холодным взглядом своих синих со стальным отливом глаз, – расскажите мне все о ваших делах в Луисвилле? Между нами не должно быть секретов. Вероятно, я смогу помочь вам.

Миссис Картер внезапно поняла, что ее дочь больше не ребенок, не светский мотылек, а властная, спокойная, умеющая сострадать женщина, куда более проницательная, чем она сама. Она бессильно опустилась в массивное угловое кресло и, нащупывая маленький носовой платок одной рукой, приложила другую руку к глазам и расплакалась.