Валентин Курицын - В зареве пожара

— Ну, вот ещё. Чего мне бояться? Просто выпито было вчера, вот и трясутся руки.

Они уселись на подоконник и закурили.

— Так смотри, не перепутай, — начал Евсеев, вяло попыхивая папиросой. — Одну штуку ты разобьёшь на нижней площадке, а другую в коридоре около шкафов со старыми делами. Там место безопаснее.

— Знаю, знаю…

— А я в верхнем этаже устрою. Публика вся более или менее подготовлена. Вновь агитировать не придётся. Для нас с тобой это было бы, пожалуй, и неудобно. Нам нужно держаться в тени… В одиннадцать и начнём. А ты, между прочим, шепни тем, кто понадёжнее, чтобы не засиживались и при первой же тревоге бежали из конторы. Человек пять у тебя надёжных?

— Больше найдётся. Я уже говорил кое-кому. Рада публика.

Евсеев пожал плечами и возразил недовольным тоном:

— Я не удивляюсь. Этот неожиданный перерыв занятий для многих явится приятным сюрпризом. Дня два, а пожалуй, и три не придётся работать, пока будут проветривать контору.

— А достаточно ли силён газ? — неуверенно спросил Коробкин, нащупывая в своих карманах полученные колбочки.

К тому же был немножко обижен тем обстоятельством, что члены технической комиссии до последнего момента хранили свои приготовления в строжайшей тайне.

— Опыт покажет, — возразил Евсеев, поднимаясь с подоконника. — Однако пора по местам, публика вся в сборе.

Они разошлись.

Придя в свою комнату, Василий Иванович разложил дела и занялся перепиской ведомости.

Работалось ему плохо.

Мысли его были далеко от этой пыльной серой комнаты, от белых широких листов, испещрённых столбцами цифр.

Он то и дело бросал перо, курил и нетерпеливо посматривал на часы.

Агния Степановна, как всегда, бледная и молчаливая, сосредоточенно работала в своём уголке.

Евсеев смотрел на её маленькую, хрупкую фигурку со смешанным чувством жалости и непонятной досады.

— Вот и эта обрадуется тоже неожиданному отдыху, — думал он, наблюдая за машинисткой. — В сущности говоря, напрасно мы всю эту кашу затеяли. Какой смысл в такой забастовке, когда приходится снимать с работы насильственным путём? Сколько возни было! Сколько энергии затрачено! И всё это только ради того, чтобы какой-нибудь Иван Иванович или Марья Ивановна получили возможность в неурочное время отправиться на лоно природы. Холостой выстрел!

По мере того, как часовая стрелка приближалась к одиннадцати, странное раздражение, испытываемое Евсеевым, уступало место сознанию необходимости выполнить поручение комитета.

В нужный момент он вполне овладел собой.

Пользуясь тем, что его соседи, погружённые в работу, не обращают на него никакого внимания, он вынул спрятанные колбочки и потихоньку вышел в коридор.

Здесь ему попался навстречу один из конторщиков счетоводства.

— Слышали, товарищ, — обратился он к Евсееву, возбуждённо размахивая руками, — в службе тяги уже началось…

— Обструкция? — остановился тот.

— Да… Сейчас сообщали по телефону. Занятия прерваны… Бастует публика!

К ним подошло ещё несколько человек.

С живейшим интересом выслушали известие.

— А что же у нас?

— Во всех службах обструкцию навели. Молодцы ребяты!

— Терпите, товарищи!

— Тише, господа! Начальство идёт!

— Засуетилось, небось!

Действительно, к разговаривающим подходил мелкими, торопливыми шагами помощник бухгалтера, старичок в очках.

Вид у него был озабоченный и растерянный.

События дня были для него неожиданностью…

— Господа, убедительно вас прошу, разойдитесь по своим местам, — быстро и испуганно заговорил он, поправляя очки.

— Удивительное отношение к служащим! — негодующим тоном возразил кто-то из кучки.

— Точно мы не люди, а автоматы какие-то. Торчи на своих стульях, в коридор не смей выйти.

— Нет, теперь времена не те!

— Мы, железнодорожные труженики, открыто заявили о своей солидарности со всем сознательным пролетариатом…

Старичок даже руками замахал.

— Что вы, господа, что вы!? Какие речи, образумьтесь! Ведь вы не на митинге…

— Все отделы забастовали!

Евсеев не стал слушать дальнейших препирательств помощника бухгалтера со служащими и поспешил дальше, в тёмный угол коридора.

Здесь он разбил одну из колбочек.

Вторая была разбита около дверей уборной.

В это время из нижнего этажа по лестнице застучали торопливые шаги.

Послышались голоса:

— Обструкция!

— Бросайте работу, товарищи!