Валентин Курицын - В зареве пожара

— Ахтёр, а ахтёр! Вставай, чего раскис? Ступай к нам. Поднесём, ей Богу поднесём!

Косоворотов поднял отяжелевшую голову.

Чьё-то красное возбуждённое лицо склонилось над ним.

— Не знаю… А, впрочем, всё равно… Благие намерения всегда должны быть поо…поощряемы. Идём!

Гуляла какая-то компания мелких мазуриков.

Пили, орали песни, галдели.

Все они, оказывается, как-то знали Косоворотова.

Уже поздно ночью, когда пьяный шум в трактире достиг апогея, один из собутыльников Косоворотова облапил его мокрыми осклизлыми руками и пьяным слезливым тоном начал упрашивать:

— Ахтёр, дружище, распотешь душу… Хвати што-нибудь по киятральному. Закатывай посердцещипательней. Уважь компанию!

Косоворотов несколько ободрился.

Воспрянул духом.

— Ты-ы, пьяная мразь, брось! убери свои поганые лапы! Огненными словами я сжёг бы ваши души, но… тяжело говорить. Как вы поймёте меня, вы, рождённые в тинистом болоте порока и преступлений? Великой жалости к вам и вместе с тем великого презрения преисполнено моё сердце…

— Хо, хо, хо! Ловко! Ай да ахтёр!

Косоворотов поднялся во весь свой рост и громко возопил, охваченный пьяным возбуждением:

— Вы, сидящие здесь, вы, жалкие и гнусные отбросы города: сыщики и сутенёры, воры и пьяницы, слушайте огненные слова новой истины! Я говорю вам: близок час страшного суда. Суда над богатыми и власть имущими… Приближается великий день, когда всё потонет в огне и в крови!

Небо и земля застонут от ужаса! Море отдаст своих мертвецов! И со дна жизни, из грязных притонов поднимутся грязные стихийные силы. Я соберу вас под своё знамя — чёрное знамя разрушения! Мы пойдём к ним.

Кровью смоем вековую неправду! Насилием уничтожим насилие!..

Источник: Сибирские отголоски. — 1910.

Использован экземпляр газеты, хранящейся в Научной библиотеке Национального Исследовательского Томского государственного университета (составитель выражает глубокую признательность сотрудникам библиотеки).

Тёплой июльской ночью, плотно поужинав, напившись холодного квасу, вдоволь нахохотавшись со своими товарищами-сослуживцами, Петя Камнев вышел из помещения приисковой конторы и направился к себе, в свою летнюю квартиру — будку на золотопромывательной машине. Он был смотрителем этой машины и жил на ней, приходя в контору только в обед и ужин. Теперь, с наслаждением затягиваясь папиросой, широко вдыхая высокой, молодой грудью чистый ночной воздух, он шёл и думал, что хорошо сейчас завалиться спать, а завтра в обеденный перерыв работ его ожидает свидание в березовом леске, позади старых галечных отвалов, с хорошенькой бабёнкой с соседнего прииска. Вообще, хорошо ему жить на свете с такими здоровыми лёгкими, с крепкими мускулами и с такой красивой внешностью. Женщины его любят, ни одна не отказывала, и много их уже было у него со времени его приезда на золотые приискá.

Он любит разнообразие. Не дальше как месяца два он сошёлся с одной девушкой лет шестнадцати, очень недурненькой, свеженькой; она отдалась ему без сопротивления и теперь уже порядочно надоела ему. Последние две недели он упорно избегает встречаться с ней… Её, кажется, родители отдают замуж, тем лучше, её нисколько не жаль.

Вообще, Камнев смотрел на всё это просто. Вся его философия сводилась к тому, что жизнь дана для наслаждения и что, следовательно, он должен пользоваться ими, не заботясь ни о чём больше. Выйдя из IV класса гимназии, он поступил сюда по протекции знакомого управляющего — и теперь вполне вошёл в колею приисковой жизни. Книг почти не читает вовсе, — переписываться ему не с кем, — он одинок — всё свободное время уходит у него на любовные истории, да на шляние по тайге с ружьём за плечами. Будущее его так ему ясно. Лет через 10 он дослужится до управляющего прииском и будет загребать деньгу, а сейчас эта спокойная, чисто растительная жизнь как нельзя лучше отвечала потребностям его сильного молодого организма.

Поднявшись к себе на машину, Петя, прежде чем войти в будку, остановился на платформе и закурил новую папиросу.

Ночь стояла тихая, звёздная. Вода, спущенная с двигательного колеса по отводной трубе, глухо шумела, падая с 10-саженной высоты.

До слуха Пети со стороны казарм, расположенных саженях в ста от машины, донёсся пьяный смех, чей-то визгливый женский голос и звук гармонии. Он подошёл поближе к самым перилам платформы, вглядываясь в темноту. Окна одной казармы были освещены, и из открытых дверей вырывались голоса и песни.