Дмитрий Гусаров - Трагедия на Витимском тракте

— Хочу.

— И ночевать, поди, негде?

— Негде.

Узнав, что Багров два месяца назад вернулся из госпиталя и только что выпущен из тюрьмы, Ленков сжал зубы так, что по лицу заходили желваки, и мрачно усмехнулся:

— Знакомая картина… Идем со мной — накормлю. Поживешь у меня день–другой, пока дело подыщешь.

В пути на тихую окраинную улицу Ленков представился сотрудником госполитохраны и обещал посодействовать Багрову в подыскании службы.

Сытый и умиротворенный заснул в этот вечер Багров в тесной комнатушке с геранями на окнах. Три дня прошли как в раю. Еды — до отвала, забот — никаких. Ленков появлялся редко. Посидит полчаса, потолкует о том о сем, повторит обещание по поводу работы и снова уйдет на целые сутки.

На четвертый день Ленков сообщил, что ГПО наконец–то выяснила личность Багрова и он сегодня зачислен в секретные сотрудники помощником к Ленкову. Более того, сегодня ночью Багров с группой товарищей пойдет на первую операцию. Дело рядовое — неожиданный обыск на квартире одного торговца–китайца, который, по сведениям, является резидентом белогвардейской разведки. Вся тонкость в том, что обыск для отвода глаз должен производиться под видом обычного грабительского налета — брать нужно все ценное, что будет обнаружено в квартире. Ленков тут же вручил Багрову браунинг с большим запасом патронов.

Первая операция прошла настолько удачно, что ее истинный смысл так и не дошел до сознания Багрова. Во всем он разобрался много позже, когда позади было уже не одно, а несколько ограблений и убийств, для каждого из которых придумывалась своя версия.

Отступа назад уже не было. Да, честно говоря, Багров уже и не думал об этом. Ему пришлась по душе отчаянная, полная смертельного риска жизнь, а ловкость и находчивость Ленкова приводили его в восхищение.

За неполный год Багров лично совершил 19 убийств, и теперь рассказывал об этом охотно, с подробностями и каким–то странным патологическим цинизмом. Он не просил снисхождения и ничего не скрывал.

Совсем по–иному вел себя Филипп Цупко.

Он тоже не молчал, но юлил, выпутывался, придумывал от допроса к допросу все новые версии, старясь все свалить на мертвого Ленкова и выдать себя за его рьяного противника.

Показания Цупко лишь бесполезно затягивали следствие. Вначале он даже пытался представить себя в качестве давнего секретного сотрудника госполитохраны, предъявлял письменные подтверждения, которые на поверку оказывались фальшивыми. Когда все это было решительно отметено следствием, Цупко совершенно неожиданно сделал сенсационное заявление по поводу убийства Петра Анохина и Дмитрия Крылова.

По его словам, за неделю до трагедии, разыгравшейся на Витимском тракте, состоялось срочное, строго конспиративное совещание «головки» банды. На этом совещании якобы присутствовал ответственный секретарь эсеровской газеты, который предложил за убийство крупную сумму в золотой валюте. Ленков охотно принял предложение и взял все руководство операцией на себя.

— Это могли бы подтвердить Багров и Самойлов, — доверительно говорил Цупко, глядя прямо в глаза Бельскому. — Но Багров, конечно, не признается. Он — хитрый… Самый опасный и хитрый… Правая рука и карающий меч самого Ленкова… Остается Самойлов.

Показаниям Цупко веры уже не было, но подобное признание нельзя было оставить без внимания. Две недели начальник следственного отдела ГПО Лавров во всех деталях выверял эту версию. Как и следовало ожидать, все оказалось липой.

На одном из последующих допросов в протоколе появится запись, сделанная со слов самого Цупко:

«Все, что я говорил относительно убийства на Витимском тракте, — неправда. Никакого совещания не было. Сам я узнал об убийстве после того, как оно было уже совершено».

По–видимому, и это утверждение Цупко имеет не большую ценность, чем его предыдущие показания. Однако оно совпадало с признаниями непосредственных убийц, и дознание в этом направлении прекратилось. По крайней мере, сохранившиеся архивные материалы показывают, что следствию так и не удалось установить в «витимском деле» связь между «головкой» банды и конкретными исполнителями преступления.

Разрыв в логической цепи был налицо, и все дело упиралось в Костиненко–Косточкина.

Наводчик Косточкин все отрицал. Не помогали ни многочасовые допросы, ни очные ставки, ни угрозы, ни бесспорные доказательства его связи с бандой, которой он не раз оказывал услуги. В тюрьме Косточкин совсем не походил на того услужливого, разговорчивого мужика, каким он был на первом допросе в Мухор–Кондуе. На все обвинения и вопросы он отвечал одно: