Феррейра Кастро - Сельва

В час завтрака за ним всегда приходила жена. Если он, занятый сложными подсчетами, сразу не поворачивал головы, она оставалась молча ждать удобного момента, чтобы позвать его.

Алберто вставал, кланяясь ей: она в ответ слегка ему улыбалась. Ее присутствие волновало его, вынуждая изобретать тысячи предлогов, чтобы, подняв глаза, лихорадочно ласкать взглядом ее осеннее тело, повергавшее его в мучительное смятение.

Она была белой, как и ее муж; Алберто, уже досконально изучивший ее внешность, видел ее перед собой даже тогда, когда она отсутствовала, видел даже в ночной темноте, словно выхваченную из мрака ночи мощным светом прожектора.

Тщетно упрекал он себя за недостойные чувства и мучился угрызениями совести, тем более сильными, что в сеньоре Геррейро он нашел друга. То ли из-за цвета кожи, то ли из-за знания французского языка и начитанности, но бухгалтер проявлял к Алберто явное расположение, обходясь с ним по-отечески. И не раз на закате солнца он звал его посидеть под сапотильейрой и там посвящал в тайны разгадывания шарад. Перелистывая тонкими пальцами «Лузо-бразильский альманах», сеньор Геррейро переходил от самых простых шарад к синкопированным, тоже не слишком трудным, а затем к логогрифам и загадкам, которые были по зубам лишь мастерам, поседевшим над словарями.

Ему не удалось пока решить многие шарады, говорил он, но он мог бы иметь все решения, если бы его коллеги в штате Амазонас образовали общество, подобное обществу в Пернамбуко, члены которого обменивались между собой разгадками. Поначалу он полагал, что можно выиграть, действуя честно. Но он ошибся! Из циркуляра, полученного от одного пернамбукского знатока по разгадыванию шарад, где содержалось приглашение вступить в их секту, ему сразу стало ясно, что те, кто похваляется разгадкой всех шарад, просто жулики. Как и везде, здесь тоже царил обман. Люди, возглавлявшие общество шарадистов в Пернамбуко, делали вид, что обладают, подобно Эдипу, высочайшей мудростью, а на поверку оказались отъявленными мошенниками, которые не стеснялись выпрашивать решение шарад у самих авторов. Вначале сеньор Геррейро преклонялся перед обладателями премий, которые, казалось, превзошли в труднейших состязаниях пределы человеческих возможностей. Но теперь он относился к ним с презрением, уважая лишь тех, кто представлял среднее количество разгадок — верный признак, что они были честны и не воспользовались чужими усилиями. И если бы он и вступил в такое общество, созданное из одних амазонцев, то лишь затем, чтобы досадить наглым пернамбукцам.

Дорожа Добрым отношением сеньора Геррейро, Алберто заинтересовался шарадами и постепенно достиг успехов на этом поприще.

— Решение шарад дисциплинирует ум, расширяет кругозор и помогает убивать время. Что бы я делал здесь без этого развлечения? — наставительно заявил как-то вечером сеньор Геррейро.

«Что делать здесь без этого развлечения?» И Алберто тоже принялся листать словари и учебники, воскрешая в памяти забытые сведения из истории и мифологии. И однажды он одержал свою первую победу.

— Шарада готова: первый слог — нота, второй — загородный дом. Все вместе — прорицательница у древних греков и римлян.

— И что же это?

— Си-вилла.

— Хорошо. Но эта шарада легкая… Вам надо потрудней…

Когда темнело и уже нельзя было читать, сеньор Геррейро поднимался, произнося: «Доброй ночи!» — и неторопливо удалялся. Алберто шел тогда на кухню, где Жоан щедро вознаграждал его за отпущенную поутру лишнюю стопку кашасы.

Все теперь здесь казалось Алберто более приятным, удобным и терпимым. У него была хорошо обставленная комната, книги на полке, на столе портрет матери, много конвертов и бумаги, которую он исписывал в тоскливые часы воспоминаний. А когда приходили пароходы, он с волнением ждал писем и того соприкосновения с воздухом цивилизованного мира, который ощущался на пароходных палубах. Проходившие вдалеке, без остановки, щеголеватые «Витория», «Машадо», «Жамари» и суда линии Мадейра — Мамора вызывали в нем раздражение и досаду. Их появление в излучине реки, когда еще нельзя было различить цвета труб, подавало надежду, и утрата ее причиняла огорчение, которое он не в силах был побороть. Но пароходы, причаливавшие для выгрузки товаров или для обмена почтой, всегда рождали в нем радостное чувство и среди дня, и в мертвые часы ночи, когда они будили его своим резким гудком. Чувство, естественное для изгнанника, вынужденного жить в такой глуши. Много раз он поднимался на борт стоящего у причала парохода и в мечтах отправлялся путешествовать отсюда в Порто-Вельо, затем в Санто-Антонио и, наконец, до Манауса или Пара. Он знакомился с матросами и старался задержаться на судне подольше, беседуя с ними и пользуясь всевозможными предлогами, чтобы остаться еще на минуту, остаться до тех пор, пока с капитанского мостика не прикажут поднимать якорь. Тогда он сходил на берег, продолжая разглядывать на палубе третьего класса новые толпы сеаренцев, увлекаемых мечтой, которая продолжала жить.