Феррейра Кастро - Сельва

На новом месте Алберто освоился быстро, и там, где ему не хватало опыта, он брал сообразительностью. В шесть утра он выскакивал из гамака, умывался и, еще заспанный, ворча, проходил с одной стороны галереи на другую и оттуда на конюшню, тушить горевшие всю ночь фонари. Затем он протирал в них стекла, наполнял керосином, и когда, начищенные до блеска, они готовы были снова давать свет, он шел на кухню, где Жоан предлагал ему чашку кофе. Соблазненная сахаром, в чашке иногда оказывалась огромная сарара — белый муравей, который, если его разжевать, оставлял на языке кислый вкус лимона.

Потом Алберто возвращался на галерею и минут пять стоял облокотившись, отыскивая на реке судно или следя за возней птенцов жапим. Они были похожи на огромные груши из пуха и перьев и держались гроздьями, словно плоды сапоти.

В этот час Жука Тристан еще спал, и бухгалтер также не подавал признаков жизни. Галерея была пустынной, и Алберто приятно было провести здесь несколько мгновений наедине со своими сокровенными мыслями и с Неро, белым короткохвостым псом, радостно бросавшимся к нему навстречу.

Но он задерживался не долго. Взглянув еще раз на восходящее солнце, он отправлялся на склад. Если это был понедельник, ему предстояло пополнить полки товарами взамен проданных в воскресенье, а также прибрать то, что случайно осталось после того, как он отпускал серингейро продукты и кашасу в обмен на каучук. Однако в другие дни можно было обойтись без уборки; достаточно было открыть окна и подмести пол.

Тут появлялись после попойки Жоан и Тиаго — тот и другой готовы были пообещать ему все, что угодно, лишь бы он отпустил им еще вина. Он добродушно уступал их просьбам и, дав им опохмелиться, шел в контору, где еще никого не было в эти утренние часы.

Любая бумага, которую он здесь видел, любая книга, которую он перелистывал, в эти первые дни были для него папирусом, открывающим историю этого мира.

Он встречал накладные, по которым товар поставлялся Жуке Тристану по пять мильрейсов, а он получал с серингейро по пятнадцать, а то и по двадцать мильрейсов. Или записи о сданном каучуке, который покупался по два мильрейса, а продавался на рынке в Манаусе по пять и по шесть мильрейсов.

Алберто с болезненным любопытством изучал все эти бумаги, сопоставляя цифры и записи с количеством лет, в течение которых каждый из сборщиков работал прямо в карман своему хозяину. Взволнованный различием судеб, он застывал, потрясенный суммой месячного содержания, которое Жука выдавал своей жене: три тысячи эскудо — больше, чем заработок серингейро за многие годы. К этому Алберто мысленно присчитывал поездки хозяина в Белен, неизменно отмечавшиеся крупными суммами, полученными от «Каза авиадора» [41] « Каза авиадора » — фирма, выполняющая функции поставщика и коммивояжера по снабжению рабочих-серингейро. , — самыми значительными из всех обнаруженных им среди записей в торговых книгах.

На душе у него делалось тяжко от этих цифр, сопоставлений и наблюдений. Полнота власти, доставшаяся по наследству, завоеванная или купленная, приводила к тому, что ради блага одной личности все остальные приносились в жертву. Здешние конторские бумаги подтверждали все то, что говорилось о жизни в серингалах от Пара до Боливии и от Сеары до Перу.

За написанными здесь от руки или в городе на пишущей машинке строками нетрудно было разглядеть бедственное положение той партии сборщиков, где был и Фирмино, наиболее близкий для Алберто человек во всем серингале.

В одиннадцать часов, однако, все эти размышления отступали, и цифры становились снова просто цифрами в связи с пунктуальным появлением сеньора Геррейро. В своей полосатой паре он приятно отличался от всех других, носивших меланжевые или парусиновые костюмы. Ему было лет пятьдесят; высокого роста, стройный, с уже седеющей головой и серьезным лицом.

Если возникало какое-либо сомнение в бухгалтерских расчетах, Алберто прибегал к его помощи, и сеньор Геррейро без раздражения делился с ним всеми своими познаниями.

— Да, это так.

Или:

— Давайте я вам объясню.

Его доброжелательный, спокойный тон вызывал уважение; работал он всегда, стоя у высокой конторки.

Он жил в задней половине дома, где у него была отдельная веранда и пять просторных комнат. Комнаты, правда, нуждались в ремонте: все стены были изъедены термитами, но бухгалтер, у которого был хороший вкус, выписал из Манауса обои и оклеил ими стены сверху донизу, бросив вызов жаре.