Феррейра Кастро - Сельва

Фирмино и Алберто снова сели в лодку и пустились в обратный путь. Лес зашумел от ветра, сотрясавшего пушистые ветви. Солнце исчезло за большим облаком, к которому прибавились другие бродившие по небу облака. Вскоре все они утратили очертания фантастических дворцов, и небо стало просто серой массой без всяких тонов и оттенков. Сельву залил другой свет, тусклый и удушливый свет зари, рождение которой задерживалось. Воздух стал тяжелым, и лес потемнел. Громовые раскаты, доносившиеся сначала издалека, теперь грохотали над головой. И черную воду затопленного леса непрерывно прочерчивали бесновавшиеся в небе огненные змеи.

— Гроза захватит нас по дороге, сеу Алберто — предсказал Фирмино, гребя изо всех сил, но уже видя бесполезность своего яростного усердия.

Теперь не печальную литанию напевала сельва; сильное, непрерывное, зловещее завывание в стволах и кронах деревьев заменило монотонную песню. Лес выл, раскачивался, извивался под ураганным ветром, далеко разносившим свою отчаянную музыку. Вся земля содрогалась, летели оторвавшиеся листья, и не было в чаще ветки, которая не дрожала бы, как в лихорадке. Ветер трепал и взбивал пышные кроны, и их распущенные гривы придавали им такой вид, словно они не стояли на месте, а бежали с бешеной скоростью. Это был угрожающий концерт взбесившихся инструментов, и дирижер проявлял все большее и большее неистовство. По спокойной водной глади затопленного леса побежали волны: ветер прорвал наконец стену переплетенных лианами деревьев и затянул здесь, внизу, свою хриплую арию. И время от времени в вышине слышны были звуки барабана этого адского оркестра. Новые вспышки внезапным заревом освещали темную пелену, которой все было окутано. Никогда Алберто не видел природу более разгневанной. Под порывистым ветром сельва дышала все тяжелее, повсюду слышался зловещий скрежет, и казалось, что весь лес вот-вот обрушится. Сельва исходила воем, словно одержимая, и его прерывали только раскаты грома, сотрясавшие землю. И сразу же доносился резкий треск какого-нибудь огромного ствола, рассеченного сверху донизу молнией, сопровождаемой ужасным грохотом, приводившим в паническое оцепенение всех, кто его слышал. Раскаты грома следовали один за другим, и молнии сплетались в безумном апофеозе конца света. И то и дело глухо долетал издалека шум падающего колосса, опрокинутого ураганом в осатаневшей сельве.

Вслед за первыми крупными каплями хлынул ливень. Фирмино, оглядевшись кругом, обнаружил наконец подходящее убежище и причалил лодку между двумя старыми стволами, где в глубине смутно различался большой корень, как бы обвивший один из стволов.

— Скорее, сеу Алберто, иначе вымокнете, как цыпленок!

Оба выскочили из лодки и бросились бежать, чтобы спрятаться в гроте, образованном корнями. Он был такой же, как и многие другие гроты, столь обычные для сельвы: монументальное корневище шумевшего вверху большого дерева, местами скрученного, как канат, местами расплющенного, как доска, образовало с переплетениями корней причудливый свод, заканчивающийся воронкой. В грот можно было проникнуть лишь с одной стороны, но сотня щелей между корнями давала доступ тусклому вечернему свету.

Алберто устроился в гроте повыше, а Фирмино сел на корточки, и оба закурили. Ливень поначалу задерживался листвой, но потом она стала пропускать воду, и наконец вода полилась как из ведра и дрожащая пелена водяных струй скрыла все из глаз.

Фирмино отпустил было какую-то шутку насчет непогоды, но Алберто не отвечал, и он тоже замолк. Нараставшая вялость лишала их желания говорить. Глубокое уныние, бесконечную печаль вызывало зрелище сельвы, взбудораженной ливнем, — листва, блестевшая под дождем, металась и дрожала. Земля, высокомерно кичась своим неслыханным плодородием, являла свою враждебность к человеку каждой веткой; здесь всякий, даже не вымокший, ощущал себя мокрым. Влага проникала сквозь кожу до нутра, и чувства принимали холодную ванну. Даже лицо, прижатое к оконному стеклу зимой, не выглядит так невыразимо печально, как сельва под ливнем. Отсыревшие стволы, шумящая листва, бурая почва, миллионы падающих капель — сквозь их плотную завесу не прорваться взгляду. Сверху, снизу, из глубины — отовсюду лилась тяжелая печаль, которой было проникнуто все вокруг. Теперь сельва не внушала страха; в ней уже не оставалось загадочной неопределенности, томительного ожидания, ее тайна рассеивалась… Это было чудовище, тяжелое, безвредное, ревущее от боли, но не пробуждающее жалости. И вместе с тем никогда сельва не внушала такого сильного желания умереть.