Свет угасал, возрождалась почерневшая земля. Темнота все больше сгущалась, и дождя уже не было видно. Успокаивалась густая листва, обмытая ливнем, и порывистый ветер завывал теперь уже вдалеке. Но дождь не утихал, и тоскливое уныние не рассеивалось. И не голые ветви, не желтые листья, как в старой Европе, навевали его. Дерево в сельве, покрывшееся однажды листвой, оставалось зеленым всю жизнь, и, не будь половодья, не замечалась бы смена времен года. Печаль исходила от этой вечной, неизменно одинаковой зелени, которая угнетала, душила своим упорством и пышностью. Алберто сидел подавленный: жизнь его кончена. Из всех ощущений, вплетенных в монотонный ритм дождя, он различал в себе лишь бессилие, бремя долга и отчаяние при мысли; что все пути для него закрыты. И так будет всегда, всегда. Так будет год, другой, третий. Как для Фирмино, который здесь уже шесть лет; как для Шико Параизиньо, который прозябает тут целых двадцать…
Повседневная безысходная нищета обитателей серингала развеяла мечты вновь прибывших: они пали духом и превратились в таких же бездельников, как и те, что уже много лет назад похоронили здесь свои надежды и стремления.
Спрос на каучук падал, цены на него все больше снижались, и лето, открыв снова тропы в сельве, ничем не обнадеживало сборщиков. Скудные заработки мешали им стряхнуть с себя сонное оцепенение, в котором месяцы и месяцы держала их неумолимая зима. Не надеясь на освобождение, они дремали в своей зеленой тюрьме, ловя рыбу и охотясь, когда требовал желудок, и уклоняясь всякий раз, когда ослабевал надзор, от сбора каучука, работы неблагодарной и плохо оплачиваемой.
Поскольку сборщики явно ленились, их следовало пришпорить ежедневным присутствием надсмотрщика в каждом поселке. Но Балбино, Каэтано и Алипио не были вездесущими и не могли объехать в часы, когда требовалось поднимать любителей поспать, все обширное пространство серингала. Поразмыслив о том, кого бы придать им в помощь, Жука остановился на Бинде, которого сборщики каучука уважали: еще бы, ведь у него всегда были продукты и кашаса.
После назначения нового надсмотрщика оставалось еще решить: кто заменит его в лавке? Перебрав в памяти всех рабочих, Жука выделил того, кто мог скорее других добиться здесь успеха. Жуке вспомнился некогда безвестный торговец бакалейными товарами на углу одной из улиц Белена, поставлявший продукты его семье, а также всем другим лавкам столицы штата Пара, где было много португальцев.
Когда Жука за обедом спросил мнение бухгалтера, тот сразу одобрил его намерение:
— Мне кажется, это очень хорошая мысль. Евреи и португальцы — прирожденные торговцы.
Все тут же решилось. И в следующее воскресенье, едва Алберто вошел в барак, Бинда окликнул его:
— Сеу Жука хочет с вами поговорить. Пойдемте со мной.
Войдя в контору, они протиснулись мимо столика, где выписывались счета за проданные товары, толкнули вторую дверь и оказались в просторном квадратном помещении. В глубине его было два окна, за которыми виднелись кротоны во дворе. Посередине стоял новый сейф, этажерка с книгами, высокая конторка с гроссбухом, раскрытым на ней, подобно требнику на алтаре, копировальный аппарат и настенный календарь — «Б.-Б. Антунес и К° — комиссионные операции и вклады». В углу — заваленный бумагами длинный стол, за которым сидел Жука Тристан. От его сигары, лежавшей в пепельнице, поднималась тонкая струйка дыма.
Жука испытующе смерил Алберто взглядом и спросил:
— Есть ли у вас профессия?
— Профессия?..
— Знакомы ли вы с торговлей?
— Я изучал право и почти закончил курс обучения… — ответил Алберто с гордостью, полагая, что это избавит его от новых обид.
Однако Жука развеял его заблуждения:
— Нам здесь нужен не доктор наук. Знаете ли вы бухгалтерию?
— Знаю! Я служил несколько месяцев в двух компаниях, занимающихся поставками товаров в штате Пара. В фирме «Секейра и Мендонса», о которой вам, возможно, известно, и в акционерном обществе Амаро Абреу.
— А почему оттуда ушли?
— Им пришлось уволить часть служащих в связи с каучуковым кризисом, а так как я был самым молодым…
— А за прилавком? За прилавком стояли?
— За прилавком… нет. Но полагаю, что смогу легко научиться… — И, как бы предугадывая намерения хозяина, он загорелся страстным желанием взяться за эту работу, предпочитая сейчас что угодно нудной жизни в далекой хижине среди зарослей.
Жука Тристан взял сигару, пододвинул к себе какие-то бумаги, лежавшие на столе, и после короткого молчания спросил:
Читать дальше