Феррейра Кастро - Сельва

Наконец стрелка машинного телеграфа приказала машинистам трогаться в полсилы, и «Жусто Шермон», провожаемый прощальными жестами и возгласами оставшихся на берегу, начал удаляться в безмолвие тропической ночи. У борта третьей палубы, освещенные палубными огнями, виднелись части ободранной туши — судовой запас на то время, пока не будет забит очередной бык.

Пассажиры, расставшиеся с родными и друзьями, постарались побыстрее устроиться, привыкая к новой обстановке. Здесь, внизу, вокруг Алберто так тесно развешивали гамаки, что между ними почти невозможно было пробраться.

Желания, мысли, чувства высказывались пока шепотом: никто еще полностью не пришел в себя. В поисках пригодного для сна места завербованные из разных групп перемешались между собой.

Собака на борту залаяла на темные силуэты понтонов, мимо которых «Жусто Шермон» проходил в заснувшей бухте.

— Цыц, Матуто! — Голос хозяина превратил лай в жалобное повизгиванье.

Алберто отошел от борта и прислонился к стене.

Это длинное путешествие, которое удвоит расстояние, отделявшее его от Португалии, прерванное ученье, сломанная жизнь — все это сейчас ясно представилось ему, угодившему в унизительную зависимость от Балбино, и ощущение непоправимости, безысходности, страха перед судьбой жестоко угнетало его: «Как и когда я вернусь? И вернусь ли?»

Он кожей чувствовал отвращение к той грязи, что царила на палубе. Он был здесь чужим, и живые тела, лежавшие кругом, покорные своей участи и далекие от всего, что не являлось средством для поддержания их жизней, заставляли его испытывать к ним почти враждебность.

Ему неприятна была та легкость, с какой другие завербованные смогли спокойно уснуть; их храп для Алберто был почти оскорблением.

Алберто презрительно усмехнулся, вспомнив постулаты демократов, защитников человеческого равенства, с которыми он боролся и которые заставили его уйти в изгнание. Болтуны, опасные болтуны! Все это теории без реального выражения, громкие, хвастливые и ненужные слова. Хотел бы он видеть их здесь, около себя, чтобы спросить, не с этими ли дикарями они собираются перестроить мир. Посмотрите, что вы сделали! Насилие, одно насилие, прикрытое демагогией. Они изо дня в день демонстрировали, что теория не воплощается на практике, что все это ложь — то, что они проповедовали. А кое-кто из вас хотел бы идти еще дальше в своем сумасбродстве, разрушив до основания социальные устои и уничтожив созданную веками систему. И для чего? Для чего? Есть ли душа у этих грубых бессловесных людей, которые заполонили мир своим невежеством и которые толпой распяли красоту и все возвышенное, что было в ней заключено? Если бы у них была душа, были чувства, то они не смогли бы спокойно спать здесь, в этом плавучем свинарнике. Ни за что! Ни за что! А они здесь, как у себя дома, и если их поместить в другую среду, веселость их угаснет и они станут боязливыми, недоверчивыми, печальными, как дикие звери, вдруг попавшие в клетку. Как можно было дать им первостепенное представительство в обществе? Но кто им даст? Кто выполнит то, что обещал, кто не обманет простодушное стадо? Он и его единомышленники, враги равенства, защитники элиты, скорей могли считаться друзьями этих бедных людей, чем те, другие, обещавшие им, словно в насмешку, всеобщее братство, которого они так и не дали и не могли дать. Только кастовый отбор с наследственными правами на сокровища, накопленными веками в недрах привилегированных семей, может привести народ к благосостоянию и мало-помалу сделать его достойным лучшей жизни. Но всего этого можно было бы достигнуть только при незыблемой и действенной власти, которая заставила бы подчиниться всех остальных. Все прочее — вредные фантазии. Ах, если бы те, другие, были здесь!

Белен тем временем превратился в далекое зарево, в светящуюся пыль, застывшую в пространстве. Пес замолчал, и было слышно, как судно режет носом воды залива, медленно приближаясь к черному пятну леса.

В машинном отделении пробили склянки, которые Алберто, незнакомый с корабельными сигналами, не стал считать. В куче крестьянских мешков, корзин и баулов Алберто, ползая под гамаками, прикасаясь к спящим телам, стал искать свой чемодан. Отыскав, он начал тихонечко его открывать; потом, выведенный из себя неподвижностью спящих попутчиков, захлопнул крышку чемодана с сильным треском. Однако никто не пошевелился. На носу слонялись палубные матросы, но и они, как и спящие, не обратили ни малейшего внимания на манипуляции Алберто.