Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

Держа в руках старое ружье, Танке целился в свечу. «Не попадешь», — сказал Сапо. Танке выстрелил и погасил свечу. Все стали его поздравлять: Качарро, Джонни, Субиарре вопили что было мочи. Не выпуская из рук ржавого ружья, Танке повернулся лицом к улице. Хозяин тира тряхнул его за плечо: «Послушай, сюда надо, сюда». Ища движущуюся мишень, Танке описывал дулом круги.

Приближался автобус. Танке оглядел дрожащую глыбу жести, которая скрежетала и разваливалась на ходу, и прицелился в колесо. Колесо крутилось, и ружье тоже, вслед за мишенью, вдруг Танке спустил курок. Звук выстрела потонул в треске других выстрелов в тире, ритме мамбо, в смехе веселых мулаток; но было слышно, как воздух с шумом вырывался из шины. Пассажиры начали выходить из автобуса, а шофер разглядывал колесо. Компания выжидающе молчала, наблюдая за новым маленьким подвигом Танке. Однако Танке решил во что бы то ни стало добиться от них похвалы. Он еще раз нажал курок. Пуля вошла в закопченный оранжевый кузов, словно нож в масло. «Черт подери, да ведь стреляют!» — крикнул шофер. Какой-то негр, в белом, спеша скорее выйти из автобуса, потерял равновесие и свалился в яму, полную жидкой грязи, да так и остался в этой зловонной канаве в полной растерянности, как человек, который понес тяжкую утрату и не знает, звонить ли ему в похоронное бюро или просто заплакать.

— Пошли отсюда скорее! — сказал Сапо.

Петляя, они побежали мимо кафе, сквозь водоворот толпы. Трижды сворачивали за угол и наконец остановились около «Пенсильвании». Даскаль чувствовал, как колотится у него сердце, и подумал, в каком смешном положении они оказались: убегают от полиции потому, что один из них, великовозрастный ребенок, зло напроказничал. Животная радость остальных заразила и его. Швейцар приглашал войти: подмигивая, он описал в воздухе изгиб пышной женской фигуры, потом, сложив пальцы, поднес их к губам и сладко чмокнул.

Они вошли. Внутри было совсем темно. Они подошли к стойке и заказали виски с водой. Удар в тарелки и вслед за ним барабанная дробь возвестили, что представление начинается. «Добрый вечер, дамы и господа! Дирекция кабаре «Пенсильвания» рада показать вам сегодня первое вечернее шоу…» У конферансье были густые черные усы и жирный подбородок. Он повторил по-английски: «Good evening, ladies and gentlemen! Pennsylwania’s night-club managment proudly presents the first eveningshow…»

Первым выступал сам конферансье, он спел «Валенсию»; беря высокие ноты, певец, видимо, желал показать, что для его искусства не прошли бесследно дыхательные упражнения. Затем объявил: «Дорис и Луиджи, танцы разных стран». Пока не кончилось представление, вся компания пила, уставившись на площадку, освещенную лиловым лучом прожектора. Последним номером были «Куки и Рамон, выступавшие со своей румбой на лучших эстрадах мира». Покачивая бедрами, Куки выскочила на сцену, за ней скромненько вышел Рамон.

Сапо не мог устоять на месте — ноги сами потащили его к оркестру, и, попросив у ударника палочки, он принялся бешено барабанить. В такт этому разнузданному ритму движения руки становились все более судорожными. Рамон со своим строгим стилем здесь не годился. Поэтому на площадку вышел Танке и присоединился к Куки, которая танцевала в коротеньких трусиках. Ведущий в замешательстве глядел на них, зато оркестранты смеялись и искренне радовались, точно всю жизнь ненавидели Рамона. Сапо все бил в барабан, а Танке с Куки выворачивались наизнанку; Джонни, Субиарре, Качарро и Даскаль, подойдя к самой площадке, отбивали ритм ладонями до тех пор, пока Танке не выдохся и под аплодисменты не вернулся к стойке, на ходу отирая пот.

Даскаль чувствовал себя не в своей тарелке, он ощущал ложь каждого движения и каждого слова в этой разреженной, совершенно ему чужой атмосфере. Все тут было глупым и бессмысленным.

— Куда пойдем?

— Не знаю, а ты как, Танке?

— Понятия не имею, спроси Луиса.

— Луис, ты знаешь какое-нибудь хорошенькое местечко?

— Я возвращаюсь на бал.

— Как это на бал?

— Не разбивай компании, пошли с нами!

— Нет, нет, я, видно, перепил.

— Зачем же тогда на бал?

— Мы совсем рядом с домом Мендосы.

— Оставь его, Джонни. Пускай идет, ему виднее, что делать.

— Мы тебя довезем.

— Не стоит беспокоиться, я возьму такси.

В зале было пусто, шум слышался издалека, из сада. Луис рухнул в кресло. На столике рядом была аккуратно положена — специально, чтобы подчеркнуть значительность хозяев, — «Золотая книга» гаванского высшего света. Он полистал книгу и прочел на одной из страниц: