Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

— Пусть погуляет. Он никогда не задерживается.

Она пошла на кухню, собрав тарелки, и муж с нежностью и печалью смотрел ей вслед, на ее согбенную, усталую спину.

А Карлос в это время стоял, потупясь в задумчивости, у шкафа в своей комнате.

— Бедные старики!

Он вытер пот со лба и открыл шкаф. Долго смотрел на лежавшие в заветном ящике револьвер и бомбу. Наконец взял бомбу и спрятал ее у пояса, прикрыв пиджаком. Посмотрел на фотографию девушки и задвинул ящик. Потом причесался, глядя в маленькое зеркальце на стене.

Из комнаты он вышел быстро, опустив голову, словно избегая посторонних взглядов. Но у столовой столкнулся с матерью.

— Приходи пораньше, — сказала она.

— Хорошо, — не поднимая головы, ответил Карлос.

И осторожно прикрыл за собой наружную дверь, что не очень вязалось с его торопливостью.

С бомбой за поясом Карлос уже целый час бродил по безлюдным улицам Сантьяго. На одном пустыре его чуть не обнаружила полицейская машина, и он ничком бросился в кусты. Его присутствие здесь показалось бы полицейским весьма подозрительным. Хорошо, он вовремя заметил машину.

Потом он решил взорвать бомбу в другом месте, но дома вокруг были деревянные, и юноша испугался, что могут быть жертвы. Сел в автобус. Карлос оказался единственным пассажиром, и усталые водитель с кондукторшей недоуменно разглядывали странного парня. Когда он брал билет, рука девушки дрожала. А водитель поминутно вытирал лицо платком.

Юноша понимал, что ведет себя очень неосторожно, но ничего не мог поделать. Едва он собирался приступить, в его ушах раздавалось восклицание старого профессора: «Убийство!» А что, если кто-нибудь погибнет от его бомбы? Он уже не первый раз готовил взрыв, но раньше всегда был уверен, что место выбрано правильно и никто не пострадает. Сейчас все места казались ему неподходящими. В таком состоянии продолжать было опасно. Он бестолково мечется по пустым улицам Сантьяго, а ведь в любой момент может появиться пара полицейских или патрульная машина. А там обыск… и бомба…

Разумеется, все люди смертны. Но попасть в лапы батистовских псов… Перенести их пытки… Тот, кто умирает своей смертью, в одночасье, не выдает товарищей, умолкая навсегда. Но боль, которую тщательно дозируют изощренные палачи, превращает в ничтожество честного человека.

А если профессор Контрерас ошибается? Если он не снесет пыток… Были ведь такие случаи. Некоторые даже становились пособниками режима. Не выдерживали. Но скольких смертей и скольких страданий стоит такая минутная слабость.

Он понимал, что ведет себя глупо, безумно, продолжая бродить с бомбой по городу и все не находя нужного места. Его не оставляла страшная мысль о возможных жертвах. Воображение рисовало изуродованные детские тела, и он в ужасе содрогался. Но надо же где-то оставить эту бомбу…

В условиях жестокого террора, постоянной слежки и опасности взрыв очень важен. Он покажет людям, что борьба продолжается, что кто-то борется против режима грабежей, убийств, беззакония и насилий. Взрыв должен стать взрывом протеста притесненных и угнетаемых. Солдаты поймут, что они бессильны против революционеров. Взрывы бомб к тому же подрывают экономику страны.

А вот если бы она совсем развалилась, подорванная алчностью Батисты, не устояла бы и диктатура. Правда, от нищеты в первую очередь пострадал бы народ, но что поделаешь? Сейчас война, а война не знает пощады. Идет борьба за освобождение народа, и, пока она длится, народ, ради которого приносится столько жертв, должен терпеть ее суровость. Придет мир, и вместе с ним уважение к человеческой личности. Это будет уже новая Куба, Куба без убийств и бомб, где станут править не воры и убийцы, а те, кто думает прежде всего об интересах простых людей — крестьян, рабочих, студентов. Но еще идет война, и сейчас ему надо взорвать бомбу. Бомбу… Сама справедливость требовала этого взрыва. Требовали убитые, замученные, узники тюрем, пропавшие без вести. А он не решается ее взорвать! Что с ним происходит? Прямо нервная барышня. Так революция не делается. Столько времени бродить по Сантьяго с бомбой! Какая глупость! Он играет со смертью.

Вот он уже на Троче, недалеко от санатория. Кругом ни души, как в пустыне. Далеко внизу ненужно мигает светофор. Красный, зеленый.

«Здесь», — сказал он себе.

И уже взялся за бомбу, но замер в нерешительности: рядом санаторий, больные. Нет, здесь тоже нельзя. Теперь он больше не волновался. Он найдет место. Да, вон там. Надо только спуститься вниз, к морю. Он осторожно крался в тишине, как охотник в джунглях. Издалека наметил эту площадь — широкую, пустынную, едва освещенную одиноким фонарем на углу. Остальные фонари были погашены.