Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

София хотела возразить, но не успела: вошла Ракель, обеими руками прижимая к груди какой-то пакет.

— Значит, ты считаешь, никто о нас не побеспокоился? — сказала она, подходя к Хуану. — Нехорошо огульно чернить всех, папа.

Отец и мать с любопытством смотрели на сверток, который она положила на постель.

— Это мне дала Качита, когда я возвращалась домой. Она сказала, что сегодня мы вряд ли будем готовить. Понимаешь, она думала о нас, когда ходила в лавку. А Качита ведь совсем не богата, если разобраться.

Девушка бережно развернула сверток. На бумаге лежали три бутерброда с ветчиной, три с сыром, столько же булочек и три бутылки пива.

Роландо Синтра уже больше часа бесцельно бродил по улицам. Когда стемнело, направился к улице Корона. Он заранее наметил ее и сейчас шел туда, истомленный тягостным ожиданием.

Долгих шестьдесят минут он попеременно смотрел то на солнце, никак не желавшее убираться за крыши домов, то на свои часы и страстно ненавидел эти последние солнечные лучи. Лучи, которые все еще продолжали светить. Он нетерпеливо жаждал всепоглощающей темноты, но она никак не наступала.

У Роландо, как у ребенка, ожидающего мать, волнение теснило грудь, сжимало сердце, мешая дышать. Его винтовка!

Были минуты, когда им овладевал страх. Рот пересыхал, наполнялся горечью, дрожали ноги, хотелось не идти, а ползти по земле, прошибал холодный пот. Он видел себя лежащим на асфальте, рядом — выпавший из рук кольт, грудь пробита пулями. А вокруг красная гирлянда из крови…

— К черту! Будь что будет! — руганью стряхивал он оцепенение. И с удивлением замечал, что становилось легче. И вдруг как-то неожиданно успокоился.

Ракель. Это от нее шла теплая, мягкая нежность и железная твердость. Ее близость внушала ему уверенность и мужество. Как случилось, что эта хрупкая девушка вдохнула в него такую силу? Он вспомнил свой вопрос: «Хочешь вступить в Движение двадцать шестого?» — и ее уверенный ответ: «Да». Тогда он тоже ощутил прилив новых сил. Рядом с ней он не знал страха. А когда ее не было, он вспоминал о ней, и они вновь были вместе. Сейчас Ракель была рядом. Энергичная и мягкая, стойкая и нежная.

Он с досадой посматривал на уходившее солнце. Застряв на вершинах гор, оно неподвижно следило за ним пристальным огненным оком. Может быть, солнце так и останется там, над горами? Нет. Оно должно уйти. Ночь столкнет его за хребет, придет темнота.

Он вспомнил о Хуане и Софии. Бедные старики!

Обыск, должно быть, здорово их напугал. Он, правда, не говорил об этом с Ракелью, и она ему ничего не сказала. Они вообще почти никогда не говорили о своих родителях. София знала, что они фиделисты, а Хуан не знал или делал вид, что не знает. Но оба, без всякого сомнения, не догадывались, что именно он, Роландо, вовлек девушку в революционную борьбу. Однако теперь, после обыска, Хуан может догадаться. Что ж, покричит немного на Ракель, и все… Если она позволит. А вдруг отошлет Ракель в Гавану? Когда они виделись, у нее было печальное лицо. Вдруг сегодня же ночью посадит ее на самолет? Нет. Надо еще достать денег на поездку, на это уйдет два-три дня, а потом будет поздно. Они с Ракелью будут уже далеко, в горах. Сражаться против Батисты.

Наконец солнце зашло, но его лучи еще цеплялись за облака, настойчиво устремляясь к Сантьяго. Однако сумерки уже нависали над опустевшими улицами. Все окуталось мутно-серой вуалью. Ночь готовилась к решающему штурму.

Пистолет жег тело. Ожидание истомило Роландо. Ему начинало казаться, что он уже не сможет взять себя в руки. Наверное, пора… Нет, надо подождать еще несколько минут.

Он ускорил шаги. Лицо свело, мускулы невольно напряглись, как у зверя перед прыжком. Какая-то странная сила, не поддающаяся сознанию, двигала им. Ночь упала на город.

Он вышел на «свою» улицу и был в двух кварталах от цели. Там, на противоположной стороне, меж двух мрачных домов поднималась стена пожарной команды. Он в тридцати шагах, у соседнего дома. Теперь видна внутренняя часть гаража. В скудно освещенном, полутемном помещении вырисовывались красные машины с золотистыми колоколами. На машинах, свернувшись, спали змеи-шланги. Он перешел улицу.

Дай бог, чтобы никто не заметил его волнения, чтобы со стороны он казался случайным прохожим. Полицейский сидит на табурете у ворот. Его склоненного лица не видно, только копчик сигары красным огоньком тлеет в темноте. Винтовка лежит на коленях, правая рука на винтовке, рядом с курком. Его винтовка! И наверняка хорошая!