Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

По лицу Кико струился пот. Глаза блестели. Пиджак давил на плечи, брюки прилипли к ногам. Доносчик может заметить его волнение.

Кико призвал на помощь всю свою волю и выпрямился на сиденье. Он сидел у окна, незнакомец загораживал ему проход.

— На углу, — твердо сказал Кико, найдя взглядом кондуктора. «Динь-динь», — погребально зазвенел колокольчик, требуя остановки.

Кико поднялся и, не глядя на соседа, робко пробормотал:

— С вашего разрешения…

Протиснулся мимо него и поспешил к дверям, цепляясь полами за спинки сидений. Автобус сбавил скорость. Не дожидаясь остановки, портной спрыгнул на ходу. В шею врезался накрахмаленный воротник пиджака.

До дома тещи он пойдет пешком. Правда, остается еще кварталов девять, но все равно.

— Еще рано, — вслух сказал он.

И проследил взглядом за автобусом. Тот не остановился и, набирая скорость, исчез за углом, оставив как благословение клубы гари.

На улице он успокоился. Но в лицах встречных ему то и дело мерещилась собачья морда соседа.

Кико дотащился наконец до дома тещи. Даже галстук был мокрым от пота. Волосы спутались и стояли дыбом.

— Стакан воды… — не здороваясь, попросил он у Лолы, встретившей его в прихожей. И, едва живой, упал в кресло.

— Смотри!

Роландо Синтра поднял винтовку над головой, крепко сжав в кулаке шейку приклада.

— Я отнял у полицейского…

Негр снял пиджак и протянул парню.

— На. Оберни! Спрячь винтовку. Быстро!

Они стояли на углу, у стены большого старого дома. Все двери и окна были закрыты. С помощью негра Роландо укутал винтовку.

— Не знаю, для чего это, — сказал он. — Они ведь трусы. Едва заслышат выстрелы — прячутся, как крысы.

— Беги! — приказал негр, толкая его в переулок. — Не теряй времени! Беги!

Роландо побежал, но с трудом — ему очень мешала винтовка, высовывающаяся из прижатого к груди пиджака.

Негр окинул взглядом поднимавшуюся в гору улицу. На углу следующего квартала горел фонарь. Он заметил в его свете две фигуры в синей форме, быстро спускающиеся вниз.

Негр спокойным шагом пошел им навстречу. Взмокшую от пота рубашку холодил легкий вечерний ветерок.

Полицейские приближались. Он шел им навстречу. Ничего страшного. Они ничего не видели, а он не из Сантьяго. Каблуки полицейских стучали по асфальту, как подковы лошадей. «Негры не воюют с Батистой». Черт возьми! В кармане «Карта Семаналь»… Из тюрьмы по поможешь молодежи…

— Куда идете?

— В парк, — спокойно ответил негр.

— Руки вверх! Подойдите поближе! — Полицейские вытащили револьверы.

Подняв руки, он шагнул к ним. «Только бы не обыскали!»

— Выстрел не слыхал?

Они уже обращались на «ты», значит, разглядели, кто перед ними. Он же не видел их лиц — полицейские стояли спиной к скудному свету.

— Выстрел? Нет. Минут пять назад слышал взрыв, но мне показалось, что это лопнула покрышка…

— Никого тут не видел?

— Нет.

Полицейские были белые. Их руки шарили по его телу. Обыскивали оба сразу, держа оружие наготове.

— Где живешь?

— В гостинице, которая…

Рука одного коснулась заднего кармана.

— А это что?

Свет фонарика.

— А, коммунист? Собака!

Не успев отшатнуться, негр упал от удара в лицо. И тут же попытался встать.

— А, бежать!..

Выстрел. Перед глазами мелькнули две черные детские фигурки… Искаженное отчаянием женское лицо…

«Малышки мои…»

Он ткнулся лицом в асфальт. Последняя конвульсия перевернула его на спину.

— Он мертв. Ты убил его.

— Не тот ли это?

— Нет, тот был белый.

— Ну ладно. Все они одинаковы!

Полицейские смотрели на черно-красный флаг, распластавшийся у их ног: черная кожа, красная кровь [130] * …черная кожа, красная кровь. — Черно-красный флаг — флаг Движения 26-го июля. .

Карлос Эспиноса встал со стула и, стоя, допил воду. Лицо его было сосредоточенным. Он торопился. Не переставая жевать, отец смотрел на него с другого конца стола, застыв с вилкой в руке.

— Ты поел? — спросил он.

— Да, — ответил сын уже на ходу.

Не прислушиваясь к их разговору, мать поднялась и начала собирать тарелки.

— Ты ничего не ел, — сказал отец.

— Не хочется, — донеслось до отца из-за двери.

— Теперь он, конечно, пойдет на улицу. — Гильермо Эспиноса сказал это словно себе самому, но обращался он к жене.

Та убирала со стола и отозвалась с едва заметным раздражением:

— Оставь его.

— «Оставь его», — недовольно пробурчал отец. — Больше ты ничего не могла сказать?.. «Оставь его…» Если бы ты была с сыном построже и помогала мне, он бы так не разболтался. Каждый вечер на улице.