Филип Рот - Призрак писателя

«Удачи», — вот и все, что он сказал мне, когда они уходили, чтобы успеть на нью-йоркский поезд, а Андреа и того не сказала. На этот раз, поскольку мы уже были знакомы, она протянула мне пять своих мягких пальчиков, но это прикосновение сказочной принцессы для меня значило не больше, чем солдатское рукопожатие на факультетском приеме. Она забыла, подумал я, о Кнебеле. Или сказала Абраванелю, решив, что он этим займется, и он забыл. Или она сказала ему, а он ответил: «Забудь и думать». Глядя, как она уходит из буфета под руку с Абраванелем, как ее волосы касаются его плеча, как уже на улице она привстает на цыпочки, чтобы шепнуть что-то ему на ухо, я понял: когда они вечером вернулись в «Уиндермир», им, кроме моего рассказа, было о чем подумать.

И вот поэтому из Квосея я послал свои четыре опубликованных рассказа Лоноффу. Феликс Абраванель явно не нуждался в сыне двадцати трех лет.

Около девяти, взглянув на часы, Лонофф допил последнюю каплю бренди, уже минут тридцать дожидавшуюся его на дне бокала. Он сказал, что ему пора, но я могу остаться в гостиной и послушать музыку или, если предпочту, удалиться в его кабинет, где мне предстояло спать. Мне уже постелено свежее белье на кушетке, достаточно только снять покрывало. Одеяла и вторая подушка здесь, в шкафу, на нижней полке, чистые полотенца внизу, в комоде в ванной — не надо стесняться, берите полосатые, они поновее и лучше подходят для душа, в том же комоде, в глубине второй полки зубная щетка в пластиковой упаковке и новый тюбик «Ипаны». Есть вопросы?

— Нет.

Что еще мне может понадобиться?

— Спасибо, все прекрасно.

Вставая, он поморщился — прострел, объяснил он: в тот день пришлось крутить слишком много фраз — и сказал, что ему еще предстоит чтение на ночь. Чтобы отдать должное какому-либо писателю, он должен читать его несколько дней подряд, не менее трех часов кряду. Иначе, сколько бы он ни делал пометок, он мог утратить связь с внутренней жизнью книги — и пришлось бы читать ее заново. Иногда, если все-таки приходилось пропускать день, он возвращался назад и начинал читать с начала, чтобы не мучиться тем, что обошелся с серьезным писателем несправедливо.

Он рассказал мне это с той же скрупулезностью, с какой описывал, где лежат полотенца и зубная паста: Лонофф, изъяснявшийся нарочито просто, разговорно, без велеречивости, похоже, чередовался с Лоноффом — придирчивым администратором крупного универмага, его официальным представителем за пределами письменного мира.

— Моя жена считает это серьезным недостатком, — добавил он. — Я не умею расслабляться. Скоро она мне будет говорить, чтобы я сходил развлечься.

— Ну, до этого еще далеко, — сказал я.

— Так оно и должно быть, — сказал он, — чтобы остальные считали меня дураком. Но я сам себе такой роскоши позволить не могу. Как еще мне читать по-настоящему глубокую книгу? Для «удовольствия»? Чтобы нагнать сон? — Устало — я бы решил по его утомленному, раздраженному тону, что ему скорее пора спать, а не сосредоточиваться сто восемьдесят минут на внутренней жизни глубокой книги серьезного автора, — он спросил: — Как еще мне управлять своей жизнью?

— А как бы вы хотели?

Что ж, наконец я вырвался из пут сковывавшей меня рефлексии и запредельной вдумчивости, оставил внезапные потуги на остроумие в лоноффовском духе — и задал ему простой, прямой вопрос, ответ на который очень хотел услышать:

— А как бы я мог хотеть?

Мне было чрезвычайно приятно видеть, что он не уходит и серьезно обдумывает мой вопрос.

— Да, как бы вы жили сейчас, если бы могли поступать по-своему?

Он потер поясницу и ответил:

— Я бы жил на вилле где-нибудь под Флоренцией.

— Да? С кем?

— Разумеется, с женщиной.

Он ответил без колебаний — словно я был такой же взрослый человек.

И, сделав вид, что я такой и есть, я спросил:

— А сколько бы ей было лет, этой женщине?

Он усмехнулся:

— Мы оба слишком много выпили.

Я продемонстрировал ему, что у меня в бокале еще остался бренди.

— Для нас, — добавил он и, на сей раз не удосужившись подтянуть складки на брюках, довольно неуклюже плюхнулся обратно в кресло.

— Прошу вас, — сказал я. — Я вовсе не хочу отвлекать вас от чтения. Я и один прекрасно побуду.

— Иногда, — сказал он, — я воображаю, будто прочитал последнюю в жизни книгу. И последний раз взглянул на часы. А вы как думаете, сколько ей должно быть лет? — спросил он. — Той женщине во Флоренции. Вы писатель, каковы ваши предположения?