Мор Йокаи - Призрак в Лубло

Старик вздохнул.

– Бедная твоя матушка, если бы я мог воскресить ее хотя бы на этот единственный день!

Подали обед, и над родительским столом поплыли вкусные, соблазнительные запахи, а вокруг стола захлопотали, засновали туда и сюда Эржи и подмастерье Лаци, спеша вовремя сменить тарелку, подать нож поскорее.

– А ну-ка, сбегай, Лаци, в подвал, да побыстрее: одна нога здесь, другая – там! А ты садись, сыночек! Потому как я знаю: голоден ты, изнурила тебя тюремная еда. Правда, и мне все это время кусок в горло не шел. Сперва – от большого горя, а сейчас – от великой радости. Пока я в

Буде жил, одним воздухом питался. Ну да ничего, зато высвободил я тебя!

– Ибрагим-паша – славный человек, – рассеянно отозвался бургомистр. (Он чувствовал себя неловко перед

Цинной.)

– Только в том смысле сынок, славный, – что славу любит, а в остальном старая хитрая собака! Сначала он и на мне хотел зло сорвать. Чуть-чуть я и сам не угодил в холодную!

– За что же?

– Да все за ту цыганскую девчонку, если ты ее еще помнишь. . Что, или, может быть, суп недосолен? А ну-ка, принеси солонку, Лацко!

Лаци дрожал, как лозинка на ветру.

– Что с тобой? Или ты сына моего боишься, дурачок?

Не укусит же он тебя, хотя теперь он большим барином стал!

– Спасибо, отец, не надо соли. Значит, Ибрагим из-за девицы был зол?

– Из-за нее. . Говорит, что она с вами сбежала. Грозился в темницу меня упрятать, пока мы не вернем ее или пока я не признаюсь, где она. Напрасно клялся я ему и божился, что с той поры и слыхом о ней не слыхивал.

– Действительно напрасно! – буркнул бургомистр. –

Ну, а потом что было?

– На счастье, как раз в те дни пришло официальное сообщение, что на берегу Тисы нашли девичье платье, а позднее где-то ниже по течению и труп ее выловили.

– Вот как! – весело воскликнул бургомистр. – Умерла, значит, девица-то?

– Ах! – вскрикнул Лаци и выронил из рук блюдо с жареным поросенком, которое он только что снял с огня, чтобы подать на стол.

Мастер сердито закричал на него:

– Чтоб у тебя руки отсохли, разиня! Собери все с пола и убирайся с глаз моих! – Впрочем, тут же он и улыбнулся: –

Сегодня у нас сплошные чудеса происходят, даже мертвые поросята и те бегают! – Отлично зажаренный поросенок укатился прямо под кровать.

Лаци, красный как рак, попятился к двери.

– Постой, – остановил его бургомистр и, подозвав к себе, шепнул что-то на ухо. – Ну, теперь можешь идти!

– Если что-нибудь нужно, то лучше уж позови Эржи.

Этот ведь – недотепа, – проговорил старик, глядя вслед парню. – Не думаю чтобы он много понимал и в портняжном деле. А ведь это замечательное ремесло, сынок!

Величественная наука – подправлять то, что скроено самим богом. Я и кривую спину выпрямляю, и вислым плечам придаю мужественную осанку и силу. А это что-то да значит, сыночек! – И старый портной довольно взъерошил свои жидкие льняные волосенки. – А жаль этого юнца: у него такое кроткое, милое лицо, – прямо девице впору.

– Сегодня такой день, батюшка, что нет ничего невозможного.

– Это тоже верно! Но отведай, пожалуйста, вот этого жаркого. А что на полу оно побывало – так ты не обращай внимания. Испечен у нас и хворост. . Ты что, не любишь поросячьей головы, а?

– Да я ем, ем! Только ты так и не досказал о своей поездке в Буду.

– Вот я и говорю, как пришло официальное извещение, Ибрагим-паша сразу пришел в хорошее расположение духа. Видно, за ту девицу поприжал его султан. А тут он, не мешкая, отослал падишаху вещественные доказательства смерти цыганочки, меня же вызвал к себе, похлопал по плечу и говорит: «Вижу, правдивые вы и прямые люди.

(Разумеется, что касается нас, Лештяков, то мы такими были и есть.) На вот, говорит, возьми безвозмездно – приказ об освобождении твоего сына. Но, смотри, нечестивый, не вздумай кому-нибудь сказать, что получил его даром, а то ты мне всю коммерцию испортишь». Так вот и раздобыл я этот фирман.

– Н-да, поспешил немного.

– Кто? Я?!

– Нет. Паша.

– То есть как? Я не понимаю тебя.

– А вы взгляните вот сюда!

В распахнутую дверь, мило улыбаясь и кокетливо покачивая станом, впорхнула цыганочка Цинна. На ней была красивая кружевная блузка, поверх которой был надет красный ситцевый сарафан в черный горошек – праздничное платье Эржики.

Старый Лештяк отпрянул назад.

– О всемогущие небеса! – воскликнул он в ужасе, и на его висках проступили бисеринки пота. – Цыганская девчонка! Изыди, злой дух!

– Да не дух это, батюшка, а она сама.