Мор Йокаи - Призрак в Лубло

И шустрый Пали, долго не мешкая, принялся тормошить спавшего старика.

– Ну, что там? Чего ты дергаешь меня, сорванец?

– Простите, дядюшка, я только потому разбудил вас, что спросить хотел, не знаете ли вы, где проходит дорога на

Кечкемет?

– Как не знать, – ответил скупой на слова скотогон.

– Мы, как видно, к «Чертовым озерам» забрались. Две передних телеги уже в грязи увязли. Оглядитесь, посоветуйте, как отсюда выбираться.

Старый Мартон внимательно вгляделся в небо, усеянное мириадами мигающих искрящихся звезд.

– Может быть, вы с возка сойдете, посмотрите, где мы?

– А что я там увижу? – рассердился старик. – Один конский щавель как две капли воды на другой похож. Не знахарь я, чтобы в травах разбираться.

И старик снова стал внимательно всматриваться в звезды над головой.

Вдруг он приподнялся на телеге и крикнул кучеру

Криштона:

– Эй, сынок, видишь две звездочки, что внутри ковша

Большой Медведицы? Одна – большая, тусклая, а другая –

поменьше, но ярче. Друг против друга они.

– Вижу, дядя Мартон.

– Ну так вот, держи как раз посередке между ними. Там и будет хорошая дорога.

Сказал и снова улегся спать, твердо убежденный, что теперь все будет в порядке. Господа тоже выбрались из воды, доходившей до колена, и вскарабкались на телеги.

Вернулся к своей повозке и Лештяк, но Цинны на ней уже не было. В суматохе цыганочке удалось ускользнуть незамеченной, только черная коса осталась лежать на телеге.

Михай со вздохом взял в руку пышную косу и по щепотке принялся сбрасывать волосы в болото. Ветерок относил черные нити волос в сторону, и они сначала словно парили в воздухе, а затем плавно опускались на зеленоватую воду, которая качала их на своей поверхности, обвивая ими кувшинки, осоку и цветочки дикого горошка, напоминающие мотыльков..

Когда путники, по указанию пастуха Мартона, действительно выбрались на твердую колею, в руке у бургомистра остался один-единственный волосок – тот, которым он обвил один из своих перстней.

– Эй, люди! – громко крикнул Лештяк, – Где же моя девица? К кому на телегу она пересела?

Ответ отовсюду был один: «Здесь нет! И у нас нет!»

– Слава богу! – проговорили сенаторы облегченно. –

Сбежала маленькая плутовка!

Злоключениям их пришел конец. Теперь до самого рассвета депутация ехала без всяких происшествий: от деревни к деревне, от хутора к хутору; только изредка дорога становилась малозаметной. Но теперь уж это было не страшно: стоило только разбудить старого Марци, и он всякий раз безошибочно указывал единственно правильный путь.

– Держите прямиком на маленькую звездочку, сбоку от

Наседки с цыплятами30.

Среди сверкающих небесных светил пастух чувствовал себя уверенно, как дома. Земля казалась ему всюду одинаковой и потому незнакомой, а небо – будто открытое взору, вечно неизменное и потому знакомое синее поле.

На нем-то дядя Марци и проложил депутации путь от

Пешта до самого славного Кечкемета. И был этот путь такой прямой и ясный, что порой старому пастуху даже казалось, будто пыль клубится на его небесной дороге.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Одураченный город

Пинтё расставил на площади заряженные мортиры; кое-где готовили огромные транспаранты с надписями: 30 Наседка с цыплятами – народное название созвездия Плеяд.

«Добро пожаловать!» «Виват!» и т. п. Известный своим умением красиво говорить Пал Фекете как раз зубрил у себя на пчельнике речь, которая начиналась словами:

«Кому не довелось слышать о славном, мудром, всеми почитаемом Сенеке?» (Разумеется, все уже слышали о нем, так как почтеннейший Пал Фекете постоянно жил за счет изречений этого почтенного и мудрого мужа – или за счет изречений, которые ему приписывал.) Бюрю и его музыканты уже канифолили свои смычки. Словом, шли грандиозные приготовления. Чего доброго, и в колокола ударили бы, если бы господин Поросноки еще под Цегледом не догадался посадить на лошадь проворного табунщика

Пали и послать его с предупреждением в Кечкемет, чтобы там не вздумали затевать каких-нибудь торжеств, так как радоваться нечему. Гонец Поросноки поверг горожан в уныние; хмуро, с кислыми физиономиями взирали кечкеметцы под вечер из окон и из-за заборов на вступление в город своей незадачливой депутации. Не было слышно ни одного, даже самого слабого возгласа «ура», только собаки с лаем бежали вслед за подводами. Может быть, так оно и лучше: зачем дразнить, раздувать обиду, которая и без того достаточно велика!