Мор Йокаи - Призрак в Лубло

Игумена, тучного отца Бруно, схватили и усадили верхом на мула, верного труженика монастырского сада, возившего бочку с водой. А чтобы брыкавшийся и изрыгавший проклятия святой отец не покинул спину Бури (так звали мула), его прикрутили к мулу веревками и ремнями.

Расчет оказался правильным. Христиан города Кечкемета охватила паника. Вдова Фабиан, горбунья Юлиана

Галгоци и сухопарая Клара Булки, возглавляемые отцом

Литкеи, тотчас же принялись собирать деньги на выкуп монаха, обходя с медными кружками дом за домом.

– Выкупим бедного отца Бруно, – призывали они верующих. – Ведь он подготовил такую замечательную проповедь к святому воскресенью! Не допустим, чтобы и она сгинула с ним вместе.

Захватив с собою сто золотых, избранная кечкеметскими богомолками делегация в составе члена городского сената Габора Поросноки, куратора Яноша Бабоша и колесника Гергея Домы отправилась в лагерь куруцев. После многочисленных приключений и злоключений посланцы отыскали наконец Иштвана Чуду. Тот встретил их неприветливо.

– А, кечкеметцы! – рявкнул он. – Чего вам?

– За ним пришли! – отвечал набожный Бабош, воздев к небу маленькие серые глазки.

– За кем это «за ним»? За ослом, или за игуменом? –

издевался хитроумный насмешник Чуда.

– За обоими, если сумеем договориться, – пояснил

Поросноки.

– С монаха нам проку мало, а вот мул очень пригодился: он теперь наш боевой барабан возит.

Кечкеметцам пришелся по душе ответ куруцкого вожака: если игумен им ни к чему, значит, похитители по дешевке выдадут его обратно. И послы одобрительно закивали.

– Так сколько же вы хотите за его преподобие?

– Три золотых.

Трое посланцев переглянулись и заулыбались, словно говоря друг другу: «Дешево, ей-богу, дешево!»

Поросноки быстро откинул полу своего синего плаща со складчатым воротником и вытащил из кармана три золотых:

– Вот возьмите, господин начальник.

Но вожак куруцев вежливо отвел в сторону руку сенатора.

– Игумена привез сюда мул, – пояснил он. – Справедливость требует, чтобы теперь уже игумен мула с собой захватил. Без мула нет торга.

– Бог с ним, – отвечал сенатор весело. – Каков же будет выкуп за мула?

– Цена без запроса, – твердо сказал Чуда. – Сто девяносто семь золотых!

У кечкеметцев волосы дыбом встали, а маленький Бабош подозрительно уставился на куруца: не шутит ли? Но загорелое продолговатое (чтоб его оспой побило!) лицо

Чуды, до этого веселое, стало вдруг необычайно серьезным.

И все же кечкеметцы решились возражать:

– И как вам, господин начальник, не совестно требовать с нас такую уйму денег за какого-то несчастного мула! Да за этакую сумму, по крайней мере, четырех кровных арабских скакунов купить можно!

– Уступите, сударь, святого отца отдельно.

– А за мулом мы в другой раз приедем, – пообещал

Бабош. Дальнейшие дипломатические переговоры вел

Гергей Дома, заявивший, что святые отцы все равно больше не смогут использовать мула в монастыре, поскольку он уже скомпрометировал себя военной службой в протестантском войске.

Но умнее всех оказался господин Поросноки, сразу же сообразивший, что куруцы хотят получить за игумена двести золотых, а историю с мулом придумали просто для потехи. Вытащив из кармана традиционный чулок, сенатор тряхнул спрятанными в нем золотыми монетами:

– Сто штук, как одна. Ни больше и ни меньше. Или деньги отвезем назад, или – игумена. Все от вас, сударь, зависит.

– Не могу, – упрямо покачал головой вожак куруцев.

– Вспомните, ваша милость, – вмешался Бабош, – что

Иисуса Христа в свое время за тридцать сребреников продали. Отчего же за отца Бруно недостаточно ста золотых?

– Ишь начетчики какие! – прикрикнул на парламентеров куруцкий вожак. – Верно, Иисуса Христа продали за тридцать сребреников! А вот сколько христианство заплатило бы сейчас за то, чтобы спасти его от смерти, – это вы знаете?

Наконец после долгих препирательств, стороны сошлись на ста золотых. Чуда внимательно осмотрел каждую монету, не опилена ли чеканка, проверил на звон, нет ли «трансильванского акцента» (в то время в Трансильвании делали фальшивые деньги). А когда все было улажено, кечкеметцам был вручен заметно отощавший отец Бруно, которого они и повезли с большим триумфом домой.

Однако не долгой была их радость. Едва депутация миновала Надькёрёш – горбатые домики его еще виднелись в лазоревых вечерних сумерках, а с правой стороны уже показалась стройная кечкеметская колокольня, – как впереди на дороге заклубилось облако пыли. Облако двигалось им навстречу.