— Последний раз мы расстались – помнишь? – когда твоя мать выгнала меня. Да еще проводила с музыкой. Эх, до чего же я был тогда зол! А ведь господин Йона совсем не случайно пришел к нам в тот день на рассвете и увел меня на хутор. Они даже не сказали мне, на какой хутор, хотя наперед сговорились с отцом, что старый Мароти заберет меня к себе! Так вот и продали меня, как Христа апостолы.
Да, еще эта паршивая девка, я сразу же пришелся ей по вкусу, и она была не прочь меня окрутить. Но я только смеялся над ними и радовался, что, придя вечером домой, сразу смогу побежать к вам и все рассказать. И когда музыку у вас услышал, тоже радовался. Помнишь, я сразу сказал, что был на хуторе. «На хуторе Мароти?» – спросила твоя мать. Я ответил: «На хуторе Мароти». – «Ну, так уходите отсюда подобру-поздорову, пока я не ошпарила вас, – говорит она. – Женитесь на богатой невесте, не позорьте нашей бедности».
— Она не так сказала.
— Нет, так.
— Нет, не так.
— Нет, так. Даже выпроводила с музыкой. Разве цыгане не играли марш Ракоци? Это было заранее подстроено.
— Глупости.
— А может быть, нет?
— Конечно, нет.
— Правда?
— Конечно, правда.
Парень умолк и умолк надолго. Они шли по чистому скрипящему снегу. Прошли всю длинную улицу Петерфи; между массивными одноэтажными домами показался кафедральный собор с двумя старыми колокольнями. Слева маячило роскошное кирпичное здание новой гимназии, а справа – большой черный колледж, обрамленный белыми, покрытыми инеем деревьями.
Жужика шла как во сне. Боже правый! Это она, она так мирно идет с Йошкой по дебреценской улице, в воскресенье в сумерки, в час, когда начинают зажигать лампы. Какое-то дивное, сладкое оцепенение сжимало ей сердце, но она вся дрожала при мысли, что им грозит опасность, что всему этому придет конец. И все же ей было так хорошо, она была так счастлива, так сладостно счастлива!
Жужика не думала о том, красив он или безобразен. Она не замечала ни его высокой, широкоплечей фигуры, ни обезображенного прыщами лица, но, случайно коснувшись его, задев его ногой или локтем, она чувствовала, как по телу пробегал огонь и вся кровь приливала к лицу.
Так вот чем вознаградил ее господь за все страдания!
«Милый, – проговорила она про себя, – глупец ты мой маленький, гадкий ты мой мужичок!» Она закрыла глаза и шла так, пока не закружилась голова.
Подняв веки, она увидела, что навстречу идет с какой-то женщиной приятель ее брата Андриша, вагоновожатый, в форменном дубленом полушубке.
— Вот так попались мы! – сказала Жужика и засмеялась.
Йошка взглянул на нее и, увидя, что она смеется, хохочет от всей души, покраснел, как рак.
Все же он поздоровался с молодым человеком как подобает, пусть не смеют говорить, что он трусит, прячется. К
тому же хороший знакомый Мароти.
А девушка все смеялась, и голова у нее шла кругом.
Йошка сказал:
— Если этот тип пойдет сейчас к нам и расскажет моей матушке, та тут же вонзит себе нож в сердце.
Жужика замерла, сразу помрачнела и, повернувшись на каблуках, зашагала назад.
Йошка бросил ей вдогонку:
— Не уходи!. Мне нужно обсудить с тобой все, как есть.
21
Сделав несколько шагов, Жужика действительно остановилась. Она поняла парня.
А Йошка продолжал:
— Слушай! У меня с матушкой такая любовь, какой не бывало еще на свете. Она, бедняжка, не может примириться с мыслью, что от нее отвернулся самый любимый ее сын. Это для нее хуже смерти. Не скажу же я ей, что, дескать, любил вас, матушка, больше всех на свете до двадцати четырех лет, а теперь так же сильно люблю другую женщину. Потому что не поймет она этого. Она лучше уж женит меня на той девушке, которую я не люблю, чтобы, значит, мое сердце и тогда принадлежало ей, чем на тебе, так как ей известно, что я весь твой, душой и телом. Ведь моя матушка – женщина благочестивая, безобидная; она за всю свою жизнь и слова-то дурного не произнесла, даже черта никогда не помянула; а чтобы мужа своего обманывать, так такого и в мыслях не имела. . даже не знает, что это такое. Она только семьей и живет да своими детьми, готова слизывать с них грязь, бедняжка, но вот понять, что такое человеческая жизнь, это ей не под силу.
Девушка громко вздохнула.
— До чего же вы странные, чудные люди!
Парню это даже немного польстило.
— Она святая женщина, в самом деле святая, другой такой в мире и не сыскать. Но, видишь, из-за тебя я не могу больше оставаться возле нее, – нет, нет, не могу! Ты одна живешь теперь в моих мыслях, днем и ночью я непрестанно беседую с тобой, только тебе поверяю все свои думы.
Читать дальше