Мор Йокаи - Призрак в Лубло

Старуха даже поперхнулась от удивления, но продолжала жевать, делая вид, будто ничего не заметила.

Йошка понимал, что значит ее молчание, и подумал:

«Придется ли мне когда-нибудь есть здесь еще раз? Право же, если они не поторопятся, так я съем этот кусочек колбасы! Как это отец приговаривает: «Сынок, то только наше, что в рот попало!»

Невеста тоже потянулась к колбасе и взяла кусочек.

Она жевала очень изящно, чуть шевеля ртом, плотно сжав губы и склонив голову набок, как дева Мария; все время она только и смотрела на Йошку.

Эх, если бы Жужика когда-нибудь посмотрела на него так! Его опять бросило в жар, даже есть расхотелось, кусок не лез в горло. Что-то делает сейчас, после обеда, Жужика?

Легла спать? Свернулась в клубок где-нибудь с горя и ушла в свои мысли. И он снова отчетливо увидел перед собою ее лицо таким, каким оно было, когда Жужика посмотрела на него в последний раз, и почувствовал, как заиграла в сердце кровь. А что если у нее уже есть ухажер? Может, она болтает себе с другими парнями. Или плачет по нем?.

Он усмехнулся, терзаемый муками.

Плачет?. Она?. Хм. . Скорей всего смеется да перешучивается с каждым встречным и поперечным, веселится.

Ну, да все равно, ему хотелось бы хоть раз еще увидеть ее!

Только бы разок увидеть! Только бы еще раз посидеть возле нее, под часами в углу, как они обычно сидели, нежно беседуя на кушетке, прижавшись друг к другу. Кушетка была вся продавлена, колола там и сям, но как было хорошо, господи, сидеть с ней рядышком битых три часа подряд! Он то и дело обнимал ее, чувствуя, как по телу разливается горячая волна, не отдавая себе отчета, как и о чем он говорит. Чего только он не рассказывал ей! Почему же сейчас он не знает, о чем говорить с этой чужой ему женщиной?

И зачем только вспоминается ему та девушка? Чего доброго, когда-нибудь все это кончится бедой: ведь эти старики видят его душу насквозь, как через стекло. Еще разгадают, не доведи бог, его мысли!

И он снова прислушался. Старуха гнула свое:

— Потому что супружество только тогда может быть счастливым, если муж покорный. Ведь жене приходится сносить все. Конечно, ей тоже не следует сердиться. Я

всегда умела сделать так, чтобы мы ни одного дня не были в ссоре, а между тем не раз пробегала между нами черная кошка. Помнишь, старик, как я тебе сказала: «Купи виноградник у Пенки!» А ты тогда мне ответил: «На какие шиши?» Так я не давала ему покоя до тех пор, пока он в конце концов сказал: «Пойди продай свою рубашку, все равно у тебя ничего больше нет». Ой, как же он сердился и как я злилась! Но покою ему все же не давала и наседала на него, пока он не пошел и не купил этот виноградник.

Мужчина должен покупать, а жена платить! – И шепотом, словно выдавая какой-то большой секрет, добавила: – Сэкономит на брюхе.

Йошка недружелюбно посмотрел на Марику: как видно, и она умеет экономить на брюхе. Все-таки лучше жить бедно, так хоть экономить не приходится. Что заработаешь, то и проешь. Да так оно и есть: нет заработка, значит, голодаем; но это иной разговор. Потому что в такую пору человек знает, что на нет и суда нет. Но голодать, когда есть?. Кто слыхал такое, чтобы человек заколол свинью в сто шестьдесят килограммов и отказывал себе в еде, когда в хлеву еще два подсвинка? Ведь когда его отец заколет поросенка в тридцать килограммов, у них целую неделю пир на весь мир, у всех жир течет по рукам. А это – что за жизнь?. По целому году не пробовать говядины?.. А его отец каждое воскресенье приносит утром два килограмма парного мяса да еще берет в придачу мозговую кость, каждому достается по кусочку мозгов, намазывают на хлеб и едят перед супом; а какой наваристый суп готовит из этой кости мать! Какие она делает вареники с джемом или с творогом – прямо с кулак... Тут уж есть что покушать... Ну, да ничего! Стань он только когда-нибудь здесь хозяином, уж он проучит этих скупердяев...

Вот если бы еще у него не болела шея! Но что поделать с этой пропастью чирьев? Откуда они, к лешему, взялись у него? Да еще так болят, проклятые, что из-за них даже головы повернуть нельзя.

— Я, милый сынок, говорю это затем, что коли жена себе на уме, то за дом бояться нечего. Жене перечить нельзя – это все равно что богохульство. Ведь жена всего только женщина, но в ее руках счастье всей семьи.

Жофи встала. Пора было уже уходить, чтобы засветло попасть в далекий Дебрецен.

— Ну, если вы собрались, – сказала старуха, – Мари, доченька, принеси-ка пару яиц... О, они пригодятся дома...