Джеймс Джойс: Финнегановы вспоминки: Глава из книги

Перевод и вступление Сергея Дивакова

Над своим последним романом Джеймс Джойс (1882–1941) трудился шестнадцать лет — с 1923-го по 1939 год. Отдельные эпизоды произведения выходили в авангардных журналах «Transatlantic Review» и «transition» под названием, предложенным другим британским писателем, Фордом Мэдоксом Фордом, — «Вещь в работе» («Work in Progress»). Уже эти фрагменты, еще не столь изощренные, как в окончательном варианте, вызвали недоумение у многих литературных критиков, даже у тех, кто всегда благоволил Джойсу. Оно и немудрено.

«Финнегановы вспоминки» представляют собой усложненный до предела словесный поток, включающий, кроме грамматически и синтаксически искаженной английской основы, еще порядка семидесяти языков и диалектов (в том числе русский, уроки которого Джойс брал у Алекса Понизовского). Превращая свое произведение в некое подобие Вавилонской башни, писатель, по всей видимости, пытался преодолеть последний четкий личностный идентификатор — принадлежность к определенному языку и формируемой им модели мира. В своих предыдущих крупных вещах Джойс порывал с тремя другими исходными позициями личности: семьей, родиной и религией. Однако во всех случаях, действуя от противного, только сильнее в них укоренялся.

Уничтожая связи на идейном уровне, он с маниакальным упорством воссоздавал их в формальной организации художественного пространства. Так, писатель делает практически всех родственников персонажами своих книг, а Дублин — местом их действия. Католицизм ложится в основу по-иезуитски въедливой повествовательной манеры Джойса. Также и в «Финнегановых вспоминках» — пытаясь порвать с английским языком, писатель пересоздает его как всемирный и максимально гибкий инструмент коммуникации.

Роман, написанный на первый взгляд для разрушения самой возможности диалога с читателем, делает этот диалог беспредельно разнообразным. Одну и ту же фразу можно прочитать порой пятью разными способами. Этому способствует большое число слов-портмоне с вложенными в них разноязычными корнями. Недаром Умберто Эко, говоря о «Финнегановых вспоминках», пользуется категориями «поэтики открытого произведения». Происходит рассинхронизация видимого и слышимого текста. Создается акустическая иллюзия — будто читатель ослышался: то ли тут одно слово, то ли другое. Это приводит к комическому эффекту. Сам Джойс хохотал в голос, когда писал книгу, чем порой раздражал жену Нору (ведь работал он и ночами). Ведь, по замечанию профессора Лена Плата, «Финнегановы вспоминки» написаны «новым видом языка, который направлен не на фиксацию мира, но, скорее, на то, чтобы расшатать его разнообразием вероятных или потенциальных значений».

Это верно и для системы персонажей. Герои книги распадаются на нескольких человек и сливаются воедино, превращаются в исторических личностей и вселяются в неодушевленные предметы. Недаром один из главных персонажей — дублинский трактирщик Хампфри Чимпден Эрвикер имеет также прозвище Here Comes Everybody — Сюда Приходит Всякий, или, как это можно перевести в соответствии с его русскими инициалами, — Ходовой Человеческий Экземпляр. Он выражает универсальность и амбивалентность человеческого опыта, «поселяя» в себе то библейского первочеловека Адама, то легендарного Финна Маккула, то пропойцу Тима Финнегана из ирландской шуточной баллады, то Шалтай-Болтая. И так до бесконечности.

Он же является Тристаном, что по-английски звучит как слепленные воедино слова tree (дерево) и stone (камень). В свою очередь это воплощение его сыновей-близнецов: дерево — Шем-писака, творческое начало (и в известной степени шуточный автопортрет Джойса), а камень — Шон-почтальон, инертность, приземленность. Жена Эрвикера — Анна Ливия Плюрабель — воплощение вечного женского образа, а также дублинская река Лиффи, река жизни (life). Эрвикер-Дублин растянулся рядом с ней и видит бесконечный сон. В этом смысле «Финнегановы вспоминки» — книга ночи, следующая за долгим днем «Улисса». Отсюда — сдвиги реальности и «ночной», путаный язык. Также в романе появляются дочь Анны и Эрвикера — Изабель (Изольда, Исси), четыре старца (евангелисты, летописцы истории Ирландии, судьи), двенадцать завсегдатаев бара Эрвикера (апостолы, присяжные заседатели) и целый ряд других персонажей.

Все они втянуты в попытку вспомнить, какой же именно грех совершил Эрвикер в дублинском Феникс-парке. По этому поводу в суде идет тяжба, а главной уликой должно стать письмо, надиктованное Анной Ливией. Оно было переписано Шемом, украдено Шоном, найдено курицей (Анной Ливией) в куче грязи в парке и так далее — по кругу. Условная отправная точка всей этой круговерти — грехопадение, сопровождаемое раскатом грома. Подобные раскаты, представляющие собой стобуквенные звукоподражательные слова, отмечают все поворотные моменты книги. При этом грехопадение одномоментно (и потому тождественно) творению — возникновению новой истории.