Олдос Хаксли - Эти опавшие листья

– Это очень сложно, – сказал Кэлами. – Фундаментальный вопрос состоит вот в чем. Имеете ли вы вообще право говорить о порабощении духа телом? Можете ли объяснить, что есть сознание с точки зрения материи? Если вы признаете, что именно человеческое сознание изобрело такие понятия, как пространство, время и материя, выхватив их произвольно из окружающей реальности, то как вы сможете объяснить сознание в терминах того, что является его же собственным порождением? Повторяю: именно здесь заключен фундаментальный вопрос.

– На самом деле это смахивает на вопрос об авторстве «Илиады», – заметил мистер Кардан. – Автор ее либо Гомер, а если не Гомер, то другой человек, но которого звали так же. В свете последних открытий физики материя может оказаться и не материей вовсе. Но все равно никуда не деться от факта, что нечто, чему мы приписываем все свойства материи, постоянно создает нам проблемы, и наше сознание попадает в зависимость от некой части материи, известной нам под видом наших собственных тел, изменяясь вместе с ее изменениями и разлагаясь вместе с ее разложением.

Кэлами в волнении взъерошил волосы.

– Да, конечно, это очень сложно, – кивнул он. – Вы действительно не в состоянии выйти за пределы линии поведения, которая диктуется той видимостью реальности, что вас окружает. Но в то же время существует иная реальность, в корне отличающаяся от этой, но к ней можно приблизиться, только если изменить параметры нашего физического бытия, избавиться от ограничений, наложенных на нас нашими телами. Вероятно, этого можно достичь путем напряженных размышлений… Сколько дней провел Готама под священным деревом? Если вы тоже проведете долгое время, и ваше умонастроение будет устремлено в нужном направлении, то и вам удастся неким непостижимым способом проникнуть за пределы ограничений, наложенных наших обыденным существованием. И вы поймете, что все, кажущееся вам сейчас реальным, на самом деле – чистейшая иллюзия, индуистская майя, вселенский мираж. И вот за ним перед вами, может, откроется проблеск реального мира.

– Но ведь все ваши мистики несут чепуху, когда говорят об этом, – возразил мистер Кардан. – Вы читали, например, того же Беме? Свет и тьма, метафорические колеса и терзания, сладости и горечь, ртуть, соль и сера – все это бессмыслица.

– Что ж, ничего другого ожидать не приходится, – сказал Кэлами. – Как может человек описать нечто, совершенно не похожее на все известные ему феномены, если даже сам его язык ограничен и предназначен только для обозначения уже известного? Вы можете дать глухому детальное вербальное описание Пятой симфонии, но он ничего в ней не поймет и решит, будто вы несете околесицу, причем, с его точки зрения, так оно…

– Ваша мысль понятна, – оборвал мистер Кардан, – но сомнительно, чтобы, отсидев под древом мудрости даже всю жизнь, мне удалось бы преодолеть ограниченность обычного человека и заглянуть за пределы известной мне реальности.

– А мне, напротив, представляется нечто подобное вполне возможным, – произнес Кэлами. – Впрочем, допускаю, что здесь наши точки зрения никогда не совпадут. Но даже если не получится заглянуть в иную реальность, факт, что она существует и проявляется совершенно иначе, чем мы привыкли, проливает свет на столь ужасную тему, какой является смерть. Конечно, при нашем нынешнем взгляде на положение вещей все выглядит так, словно это тело распоряжается душой и убивает ее вместе с собой. Но на самом деле мы можем обнаружить, что обстоятельства диаметрально противоположны. Тело, каким мы его знаем, есть порождение ума. Основываясь на какой из реальностей наше сознание, создающее абстрактные и символические понятия, строит абстракции и символы? Вдруг именно после смерти мы только и сможем это выяснить? И вообще что такое смерть, в конце-то концов?

– Мне лично очень жаль, – вставил замечание Челайфер, – что человеческое сознание, создавая абстракции и символы, делало эту созидательную работу небрежно. Мы могли бы, например, существовать в абстрактно-символической реальности, где творческая и, вероятно, бессмертная душа не отвлекалась бы на такие мелкие проблемы, как геморрой.

– Непоправимый идеалист! – рассмеялся Кэлами.

– Я? Идеалист? Назовите меня еще сентиментальным идеалистом, – воскликнул Челайфер.

– Вот именно! Вы насквозь пропитаны сентиментальным идеализмом, – подхватил Кэлами. – В вас столько необузданной романтики, какую я считал уже невозможной в человеке еще со времен свержения с престола Луи-Филиппа.