— Эй, Смил! Что ты задумался, как нищий на поминках? У тебя такой вид, будто твои корабли пошли ко дну в Черном море… Ну-ка, засмейся, а то я сам заплачу, как горькая кукушка!
— Отстань, Иванчо, не приставай. Дай мне побыть с моими мыслями. У меня тяжело на душе, — ответил Смил.
— Черт бы тебя побрал! Смотри, не стань философом. Если б теперь был рождественский пост, я бы подумал, что тебя ночью домовой душил. Пойдем лучше к девушкам, спросим, что они несут. Вставай!
— Уйди! Оставь меня в покое.
— А вот не оставлю… Ну, что ты мне сделаешь?
— Оставь, Иванчо! Прошу тебя. Будь человеком.
— Ну, коли просишь, придется оставить… Но скажи, чего ты задумался? Уж не побила ли тебя бабушка за то, что ты за петухом погнался, а он ей пряжу лапами спутал? Не отец ли оттузил тебя за то, что ты трубку его раздавил? Не мать ли поколотила за то, что ты на святого Трифона в церковь не пошел? Что случилось?
— Оставь меня, Иванчо. Ты, видно, спятил или пьян.
— Может быть, турок изругал? — продолжал Иванчо, беззаботно смеясь.
Смил поглядел на товарища серьезным, сердитым взглядом. Глаза его сверкнули, нижняя губа задрожала, как лист.
— Кто смеется некстати, тот скотина, грубое животное, — промолвил он и плюнул.
Потом, подумав немного, пожал плечами и продолжал:
— Мы целых пятьсот лет только и делали, что спали да смеялись! Хватит. Пора пораскинуть мозгами и понять причину наших страданий. Кто мы? Люди или барабаны бесчувственные, что висели когда-то в Царьграде у входа в казармы? Кому нужно, тот бил в такой барабан и будил ротного командира. Турки день и ночь бьют нас по спине, а мы знать ничего не хотим — спим себе! Нас колотят, а мы смеемся, нас вешают, а мы шутим, нас с грязью смешивают, а мы кичимся своей добродетелью, нас ругают, а мы благодарим, на нас барабанную дробь выбивают, а мы другую щеку подставляем… Христианское смирение, овечий характер!
— Что же нам делать? — возразил Иван. — Если ты кроток, смирен, послушен, так хоть жив останешься. А начнешь бунтовать, возмущаться — и попал в петлю.
— Если природа не дала тебе рук, так дала зубы: ты можешь хоть укусить врага. Вся беда в том, что у нас нет еще кое-чего, необходимого и для людей и для животных: нет мозга, смелости, сердца, человеческих понятий. Нет мужества…
Тут старик пошевелил ногой.
— Знаешь, что говорят старики? Все в свое время… А старухи: «С рогатым не бодайся, паршивого не касайся, с турком не тягайся».
— Старики и старухи воспитали достойных внуков: настоящих рабов. Спасибо им… Если бы у великого визиря в голове были мозги, он каждому нашему старику выдал бы кафтан, каждой старухе — воз мякины. Не будь на свете рабов, всем деспотам и тиранам пришлось бы пойти в сестры милосердия.
— Довольно ворчать, — промолвил Иван и присвистнул. — Пойду к девушкам попеть, посмеяться… Я не философ… Кто болен, тот пусть и лечится; кому туго, тот и спасайся. Ежели весь народ терпит и живет, Иванчу тоже надо терпеть и жить. Иду к девушкам…
— Иди, иди! Когда петуха хлестнут хворостиной, он взлетит на плетень и давай кукурекать — это для него утешение. Ты предпочитаешь быть петухом, а не зайцем. Ну и ступай к девушкам, кукурекай.
Смил с сердцем принялся ломать сорванную ветку орешника.
— Что ты сердишься, Смил? Если я похож на петуха, так ты — на нашего Карамана. Отец поколотит его, а он вымещает обиду на какой-нибудь старой рогоже или воротах. Ну что ты ломаешь ветку? Ведь турки во всем виноваты. А она тут при чем?
Смил побледнел еще больше.
— Ты прав! — печально и гневно промолвил он. — Когда вокруг медведя одни зайцы, он сам начинает трусить охотника и собак. А ежели вокруг него медведи, так и охотник и собаки ему нипочем.
Старик приоткрыл один глаз.
— Это верно, — уже серьезно ответил Иванчо. — Но скажи, что сделали бы медведи, если б их окружили сотни охотников и тысячи собак?
— Они боролись бы с врагом до последней капли крови. Ведь от их мужества зависит все: их жизнь, их честь, самое их существование. У животных больше нравственного достоинства и уважения к себе, больше мужества и способности к самопожертвованию. Они защищают и себя и детей лучше, отважней, чем мы. Если ты отнимаешь у свиньи поросенка, у кошки котенка, у собаки щенка, у коровы теленка — берегись! А наш Петко спокойно глядит, как бесчестят его дочь и жену, как делают потурченцем его сына. Он во всем уповает на господа бога.
В это время на дороге показалась толпа молодых девушек. Они шли с песней на устах, весело смеясь, что-то крича и не думая ни о каких бедствиях. Иванчо поглядел на них и, качая головой, промолвил:
Читать дальше