Любен Каравелов - Повести и рассказы

— Я никогда не ходил в погреб и не мог знать, что мама прячет там деньги в стене.

— А откуда у тебя деньги на кутежи в городе и на всякие пирушки? — спросил отец.

— Я ему давала, — ответила мать.

После этого краткого объяснения отец, мать и их наследник пошли в комнату и устроили семейный совет.

— Деньги надо найти, — решил Нено.

— Нужно отправить слугу со служанками в конак, чтоб их там как следует допросили, — решила Неновица.

— Пускай спросят Ивана, откуда он взял деньги на покупку арнаутских пистолетов и суконного кафтана, — заявил наследник.

Понятное дело, к реализации всех трех решений приступили безотлагательно. Слугу и служанок допрашивали, сбивали с толку, мучили, били, но дело не двигалось и деньги не находились. Слуги говорили, что Николчо лжет, будто никогда не входил в погреб, и приводили множество доказательств противного; но слово Ненчо было законом, так что им пришлось замолчать и терпеливо переносить мучения. Так продолжалось целых два месяца. Вдруг, в тот самый день, когда обвиняемых должны были доставить в суд в последний раз, в доме Нено произошло важное событие. Один казанлыкский лавочник, торговавший водкой, английскими каплями, миндалем и другими раздражающими и услаждающими желудок предметами, предстал перед гордыми, но сонными очами кира Нено и объявил, что тот должен заплатить ему, человеку бедному, зарабатывающему деньги в поте лица своего, за водку, миндаль, смоквы и английские капли две тысячи грошей.

— Две тысячи грошей? Какие две тысячи грошей? Ты не в своем уме! На черта нужны мне твои английские капли? Я, слава богу, еще желудок себе не испортил! Водки у нас — весь Казанлык потопить хватит, а смокв и жареного гороха мы не едим.

Лавочник вытащил из-за пазухи длинную торговую книгу в красном кожаном переплете, перевязанную ремешком из красной кожи с шариками на концах, и стал читать:

— Одна ока розовой водки — четыре с половиной гроша; пол-оки английских капель — двадцать грошей; бочонок черного вина — сто тридцать четыре гроша…

— Стой, стой!.. И слушать не хочу, — воскликнул Нено, хватаясь за ус. — Лучше скажи мне, у кого ты черное вино брал?

— У вас, — ответил лавочник.

— Ну и пошел вон!.. С сумасшедшими я дела не имею. Кому продал вино и миндаль, с того и деньги требуй.

— Посмотрим, — ответил лавочник и ушел.

Это происшествие заставило вулкан призадуматься и серьезно поговорить с женой.

— Наш Николчо устроит нам большую пакость, — сказал он.

— Чем ребенок виноват? Он тут ни при чем. Наши лавочники и корчмари — скверные люди… Ты у них на два гроша жареного гороху купишь, они за тобой две тысячи грошей запишут. Не плати — и дело с концом.

— А ты брала что-нибудь у него в лавке?

— Брала оку риса да еще соли.

— Тогда заплати!

— Как? Две тысячи грошей?

— Заплати ему за рис и за соль!

О чем еще собирались толковать супруги с глазу на глаз, никому в мире неизвестно, так как в это время в совещательную комнату вошел один богатый казанлыкский житель, держа в руках полный кошель с деньгами. Взявши доску, Нено с гостем принялись их считать. Через четверть часа Нено спрятал деньги в два кошеля — серебряные монеты в один, золотые в другой — и, положив их на скамью, сказал должнику:

— Пойдем наверх. Я тебе расписку дам, и выпьем по чарке розовой.

Как человек разумный, должник не отказался пропустить чарку-другую, чтоб оттягать таким образом у своего заимодавца хоть один грош из хаджи-калчовских процентов: он последовал за Нено с таким смирением и благоговением, словно его вели на исповедь или к крестному. Скоро оба приятеля уже сидели в комнате верхнего этажа, где Нено с Неновицей принимали гостей, и перед ними стоял накрытый красной скатертью низенький столик с водкой и закуской.

Но мы не любим наблюдать, как пьют и жуют чужие рты, поэтому оставим чорбаджи Нено с его приятелем, спустимся вниз, приоткроем дверь в ту комнату, где оставлены кошели, и посмотрим, что делается там. Прежде всего мы увидим, что одно окошко, выходящее в сад, отворено и в него заглядывает Николчо. Лицо его горит, по лбу катятся крупные капли пота, глаза испуганно моргают, грудь тяжело дышит… Но глядите, глядите! Он чего-то ищет в саду, поднимает какой-то чурбан, тащит его к окну; становится на него и хватается за оконную раму; влезает в окно и спрыгивает на пол; подходит к лавке; берет один кошель и сует его себе за пазуху; наконец опять вылезает в сад, относит чурбан на место, закрывает окно и исчезает из виду.