Эми Фридман - Два лета

– Так, уберите, пожалуйста, фотоаппараты, – говорит тетя Лидия, в ее голосе удивление.

Я понимаю, что мои одногруппники тоже замерли среди бешеного вокзального водоворота людей, подняв камеры вверх. На моем лице расплывается улыбка: как это необычно – вдруг почувствовать свою сопричастность. Тетя Лидия жестом приглашает двигаться вслед за ней к знаменитым бронзовым часам, у которых четыре одинаковых циферблата. Мы сбиваемся в кучку, и она начинает говорить.

– План у нас такой, – рассказывает тетя, поправляя палочки в растрепавшемся пучке. – Пойдем пешком до Музея современного искусства, а по пути вы отмечайте виды, звуки и формы города. Фотографируйте, конечно, если хотите, только не отвлекайтесь очень надолго, а то потеряетесь. – Она широко улыбается, а меня охватывает легкая нервная дрожь. – Потом в музее, – добавляет тетя, с энтузиазмом жестикулируя, – вы сравните свое впечатление от города с образами художников. После этого мы пообедаем. Вопросы есть?

Кто-то из студентов колледжа спрашивает о музее. Закусив губу, я рассматриваю часы. Во вторник, когда тетя Лидия сообщила нам об экскурсии на фотовыставку в Музее современного искусства, я сразу же подумала о папе. Его картина с почтальоном, «Разносчик», висит в Музее Уитни: отсюда на такси совсем недалеко. Мне хочется отстать от группы и взглянуть на картину, хотя мы с Руби и видели ее недавно, в декабре. Интересно, будет ли такая возможность?

Теперь, пока тетя Лидия ведет нас к выходу, я решаю, что не стану ради отца разрывать день. Он не захотел, чтобы я стала частью его лета, так почему я должна делать его частью моего? Обида и разочарование бурлят во мне, когда я выхожу на улицу.

Громко сигналят машины, завывают сирены. Воздух густой и липкий. Кажется, здесь жарче, чем в Хадсонвилле, и не только потому, что день сменил утро. Жар буквально волнами поднимается от тротуара. Повсюду толпы людей, все что-то кричат или смотрят в телефоны, умело лавируя в толпе с запотевшими стаканами кофе со льдом и подзывая желтые такси.

Как мне было страшно, когда я стояла здесь с Руби. Однако в этот раз у меня не возникает желания спрятаться. Наоборот, я взволнована, вдыхаю запах крендельков и горчицы, идущий от торгового прицепа на углу. Город искрится от избытка энергии, и я заряжаюсь ею, сжимая в руке свой увесистый Nikon.

Мы двигаемся на запад, и я, направив камеру вверх, делаю головокружительные снимки небоскребов и их сверкающих на солнце шпилей. Столкнувшись с кем-то, я спотыкаюсь. Рен, схватив меня за руку, помогает восстановить равновесие, я ее благодарю. Нелегко двигаться в плотном потоке людей и машин. Но вокруг так много интересного – только успевай замечать и фотографировать.

Вот огромная библиотека на Пятой авеню, перед входом два каменных льва. Вращающиеся двери универмагов – они одновременно засасывают и выплевывают людей. Элегантно одетые женщины – на высоких каблуках, в узких юбках и в больших солнечных очках; дети в колясках едят тающее мороженое. Мы проходим мимо потного мужчины, который продает сумки на тротуаре, мимо тележек с хот-догами и газировкой. Я вспоминаю торговцев из нашего Соснового парка, они будто из другого мира. А ведь это лишь в двух часах езды отсюда.

Мы идем мимо Рокфеллеровского центра с его красочными цветами и флагами и статуей древнего бога Атласа, держащего землю на своих плечах. Когда мы сворачиваем на 53-ю улицу, я замечаю почтальона с голубой тележкой. Остановившись, не свожу с него глаз: так он напоминает папину картину. А вдруг это тот же почтальон, которого столько лет назад увидел папа? Да нет, невозможно. Я все же фотографирую его – он глядит хмуро – и бросаюсь догонять остальных.

Они уже вошли в музей, стеклянное здание, над входом растяжка: MOMA [53] Museum of Modern Art (англ.). , Музей современного искусства. Попав в большой прохладный вестибюль, я думаю о том, что испытала бы, посетив летом ту самую галерею на юге Франции, что ощутила бы, увидев наконец на стене свой портрет, Fille? Подавив горькие чувства, я присоединяюсь к Рен и к остальным у билетного киоска.

– Прости, – обращаюсь я к Рен, убирая Nikon в рюкзак. – Хотела снять… – я замолкаю, и сердце выскакивает из груди, когда я замечаю, кто стоит рядом с ней.

Хью.

– А, привет, – мямлю я и краснею, тщетно пытаясь сделать «лицо для Хью».

Я и забыла, что мы должны с ним здесь встретиться. Сумку оттягивает моя тетрадь, в ней письмо, которое я написала в первый день занятий и от которого мне неловко.