Эми Фридман - Два лета

«Я могла бы здесь жить», – думаю я. В конце концов, я привыкла к скользкой насадке для душа – вот, держу ее сейчас. И мой французский стал лучше: вчера я узнала, что «joyeux anniversaire» значит «с днем рождения» (Жак прошептал это мне, когда мы целовались у фонтана с купидонами). Может, я и поздний цветок, но сейчас я цвету, не то что в Хадсонвилле, где я уже начала вянуть.

Конечно, я не стала бы уезжать из Хадсонвилла навсегда, я устроила бы все, как те знаменитости, которые «распределяют свое время» между двумя городами. Родители могли бы оформить совместную опеку, а то сейчас все свалилось только на маму. При воспоминании о ней у меня все сжимается внутри. Я выхожу из душа и заворачиваюсь в тонкое полотенце. Сегодня истекает срок, который я сама наметила. Папа из Берлина еще не вернулся. Так что придется сделать это. Придется все рассказать маме.

Вчера она позвонила сюда на домашний телефон – впервые после звонка в день моего приезда, – и я подняла трубку, так как ждала звонка от Жака. Мама была очень взволнована, она завалила меня вопросами про отца, и мне было ужасно неприятно выдумывать ответы. Я спросила, что нового у нее, и она ответила странно – нервно засмеялась и туманно сказала: «Поговорим, когда вернешься». Я не стала рассказывать про Жака, этот разговор стал бы очередным минным полем. По крайней мере, я не слишком сильно врала, сказав, что не могу больше говорить, так как жду звонка от… друга.

Я заливаюсь румянцем и возвращаюсь в свои средневековые покои. Надеваю небесно-голубой сарафан, в котором я впервые увидела свой портрет и поцеловалась. Счастливый сарафан. Бросаю взгляд на плетеные браслеты Руби – они по-прежнему лежат на туалетном столике – и снова оставляю запястье пустым. Завязываю уже ставшие удобными босоножки и спускаюсь вниз.

Аппетитно пахнет жареной курицей. Я слышу, как в кухне шумит Вивьен. Интересно, с чего вдруг она взялась готовить? Они с Элоиз почти не едят дома. Накануне вечером, поднявшись по лестнице, я видела, как у Вивьен погас свет. Неужели она ждала моего возвращения? Конечно, Вивьен чувствует ответственность за меня, ведь папа «пропал без вести».

В гостиной я подхожу к компьютеру проверить время. Я уже выучила, что в Европе часы считают по-другому. Полдень не делит день пополам, как у нас. Здесь час дня – это тринадцать часов, два – четырнадцать, и так далее, до полуночи, когда все начинается по новой. Запутанно и при этом совершенно понятно, как и сама суть времени, мне кажется. В правом верхнем углу экрана виднеются цифры, сейчас 13:05 – час и пять минут пополудни. Так что мне уже официально исполнилось шестнадцать. По крайней мере, во Франции. В Хадсонвилле, где на шесть часов меньше, мне пока пятнадцать. Какое забавное наблюдение!

Я сажусь перед компьютером и захожу в почту. Встреча с Жаком в Café des Roses назначена на половину второго, так что можно не спешить. У меня три новых письма, они пришли чуть раньше, утром. Одно от мамы, другое от папы и третье от тети Лидии. Я чувствую, что волнение усиливается, и решаю начать с тетиного – наименее стрессового.

«Поздравляю с шестнадцатилетием, девочка моя! – говорится в нем. – Я, как сумасшедшая, встала затемно, чтобы снять восход. Вообще ты все лето не выходишь у меня из головы. Пара ребят из школы посещают мой курс фотографии, и думаю, тебе бы тоже очень понравилось. Пригодилась ли камера Nikon? Жду, когда ты вернешься, чтобы посмотреть твои фото. Надеюсь, там, во Франции, у тебя все в порядке. Ты же знаешь, что можешь делиться со мной всем, что бы ни случилось, да? С любовью, тетя Л.»

Я хмурюсь, последние две строчки сбивают меня с толку. Что бы ни случилось? Что она имеет в виду? Как будто ей известно, что папа в Берлине. Но откуда? И про ребят, которые ходят на курс фотографии, – что-то вертится в голове, но я никак не могу понять что. Стараясь отделаться от странных ощущений, я закрываю тетино письмо и открываю папино. «Любимая моя Саммер, – говорится в нем. – Joyeux anniversaire. Ты, наверное, уже выучила, что это значит на французском. А у меня хорошая новость ко дню рождения: я сегодня возвращаюсь! Рейс из Берлина должен приземлиться сразу после обеда. Жду не дождусь встречи с тобой!»

Я не свожу глаз с экрана, и на моем лице расплывается широченная улыбка. Папа возвращается! Мне не придется ни в чем признаваться маме. Радостно пританцовывая на стуле, читаю дальше: «Да, солнышко, пока не забыл: можешь сделать мне небольшое одолжение? Я куда-то дел один эскиз, который срочно нужно отправить агенту. Не могла бы ты поискать его в студии? На нем пожилая женщина вынимает из печи хлеб, а на обороте написано: Бернис, Ле-дю-Шеман. Наверное, запихнул его в одну из неразобранных коробок. Прости за это задание в день рождения, солнышко, но это бы мне очень помогло. Merci beaucoup [51] Большое спасибо (фр.). и до скорого. Папа».