Александр Сердюк - Порог дома твоего

…Питер Стрешен так не поступал. Он, наоборот, не позволял себе ни одного лишнего движения. Насторожило Солдатова другое. Откуда у молодого человека с худощавым лицом такая неестественная полнота? Почему чрезмерно широки плечи? Отчего он так неуклюж и неловок? Жертва моды? Но современная одежда, несмотря на свою внешнюю громоздкость, легка и удобна. Словом, становилось ясно: этому пассажиру придется первым же рейсом отправиться обратно, в Лондон. Разумеется, без антисоветской начинки, так обезобразившей его фигуру.

Часто можно слышать: солдат всегда солдат. Слова эти произносятся с глубоким уважением к людям, у которых высоко развито чувство долга. А еще говорят: «У нас везде найдется место подвигу». Везде… Стало быть, и здесь, в далеком от границы аэропорту. Строгое, размеренное течение его жизни ничто не должно нарушать.

…Капитан Москвичев долго и старательно обходил случай, происшедший с ним лично. Вероятно, не был уверен, что его правильно поймут. Но сослуживцы разными намеками, поначалу очень тонкими, суть которых постороннему человеку не уловить, а потом все более и более прозрачными, все-таки вынудили рассказать о нем.

В тот раз Москвичеву предоставилась возможность испытать свои как физические, щедро дарованные природой, так и внутренние, духовные, силы. Началось все с малого, будничного, в общем-то привычного. В крошечном аппарате, при помощи которого он поддерживал связь на расстоянии и с которым ни на минуту не разлучался, послышался писк, прерывистый, как пунктирная линия. Вызывал прапорщик, дежуривший у самолетов. Подобных вызовов в течение дня было немало. Капитан тут же отозвался, не рассчитывая, однако, услышать что-нибудь особенное. Но по мере того, как он принимал и осмысливал поступавшую информацию, его лицо меняло выражение. В глазах, обычно спокойных, чуточку улыбающихся, все заметнее проступало чувство тревоги. Едва умолк прапорщик, кратко, отрывисто спросил:

— Чей самолет? Где стоит?

Самолет принадлежал иностранной авиакомпании, стоял под разгрузкой — снимали багаж.

— Бегу! — выдохнул Москвичев.

Обдумывал услышанное, мчась стрелой. Совершенно ясны два обстоятельства: первое — в его распоряжении слишком мало времени — считанные минуты, а быть может, даже секунды; второе — исходить следует из самого худшего предположения.

Его нисколько не успокаивали слова прапорщика о том, что пассажиры уже покинули авиалайнер. Если случится беда, ее последствия все равно будут ужасными. Рядом работают люди. Рядом — здание вокзала, аэродромные службы, другие самолеты.

— Что тут у вас? Показывайте! — выпалил он, еще не добежав до места. — Где чемодан?

Чемодан стоял в двадцати — двадцати пяти метрах от самолета, на асфальте. Стоял в полном одиночестве. Был он средних размеров, из искусственной кожи, перетянут ремнями.

— Как обнаружили? — капитан с трудом восстанавливал сбившееся с нормального ритма дыхание.

— Я только поднял его, — объяснил один из рабочих, — чтоб переложить на тележку, слышу — тикает. Ну, точно как этот самый… ну, взрывчатый механизм…

— Взрывной, — поправил капитан. — Ну а дальше?

— Дальше… Дальше у меня ноги подкосились… И все же побежал вместе с ним… Сам себя не помнил… Поставил и — от него.

Москвичев, ни о чем дальше не спрашивая, бросился к чемодану. Расспросы больше ничего не прояснят. Самолет чужой, до этого побывал в аэропортах нескольких стран. Терроризм, как известно, стал международным. Методы и приемы у террористов самые варварские. Так что все может быть. Если в чемодане действительно взрывчатка и часовой механизм заведен на определенное время, в соответствии с преступным планом, то каков он, этот план? Во время рейса взрыв не произошел. Значит, намечен в аэропорту? Видимо, после того как чемодан доставят в багажное отделение? Учитывая, что самолет следовал строго по расписанию, нигде не задерживался, часовому механизму еще было что отсчитывать. Полчаса как минимум…

Москвичев теперь видел перед собой только этот чемодан. Ничего и никого больше. С ним ему предстояло иметь дело. Ему одному… Последние шаги были осторожными, мягкими, даже на носках. Приблизившись, опустился на корточки, затаил дыхание. И сам, собственными ушами, услышал равномерное, не затихающее «тик-так». Точно так же у него тикают дома настенные часы. Или будильник, стоящий на тумбочке, рядом с кроватью. Если надо было встать очень рано, он полагался только на него. Ни себе, ни жене, Инне Георгиевне, не доверял: вдруг проспит. Хотя, пожалуй, напрасно. Она у него не из неженок. Как-никак — дочь потомственного пограничника.