Александр Сердюк - Порог дома твоего

— Удобно, товарищ Сорокин, удобно, — говорю ему, внутренне радуясь его поступку. — Передайте заметку сержанту Мелкову, он как раз очередной номер готовит.

Мелков у нас редактор. Вероятно, спросите: а как же с ним? Его ведь прислали на заставу с неважной рекомендацией.

С Мелковым особых хлопот не было. Человек он по натуре энергичный, деятельный. И самое главное было направить его энергию на хорошее дело. Когда Мелков принял отделение, я сказал: «Вы должны вывести его на первое место». И он сделал это. Теперь Мелков не только редактор газеты, но и член комсомольского бюро. А ефрейтор Шипков — секретарь.

Вот так мы и живем. Дни идут, люди растут. С радостью смотришь, как они находят себя в деле. А впереди новые люди, новые заботы. Отслужит свой срок Шипков, на смену ему придет другой юноша и, может быть, тоже из Гусь-Хрустального…

Аэропорт Шереметьево. Люди приезжают сюда, чтобы через какой-нибудь час, пройдя все необходимые формальности, уютно разместиться в просторном салоне авиалайнера и отправиться в путь. Иногда, как говорится, за моря и океаны.

Капитан Москвичев приезжает сюда в соответствии со служебным расписанием, но никуда не улетает. Войдя через стеклянную, автоматически раскрывающуюся дверь в контрольно-пропускной пункт аэропорта, он подходит к своим сослуживцам, приветливо улыбаясь им, здоровается и вскоре приступает к исполнению своих обязанностей. Заключаются они в том, чтобы именно здесь, в аэропорту, охранять Государственную границу СССР.

Ему хорошо запомнился первый приезд в Шереметьево. Он, выпускник высшего пограничного училища, должен был ознакомиться с будущим местом службы, понаблюдать за работой пограничников и таможенников. Именно в этой поездке душой и сердцем почувствовал он перемену, наступающую в его судьбе.

Самолеты, серебрясь в лучах яркого, июньского солнца, величаво проплывали мимо здания аэровокзала, гасили перед последним разворотом скорость, и в зале раздавался голос, с некоторой торжественностью сообщавший об их прибытии. Потом по ступенькам широкой лестницы дробно стучали каблуки, зал прилета наполнялся густой мешаниной слов — английских, французских, японских, венгерских… Москвичев шел с капитаном Солдатовым, старшим контролером, по пути, который обычно проходит прибывший пассажир, и видел множество чужих глаз — округлых и раскосых, совсем еще ярких от молодости или потускневших, окруженных сеткой морщинок. На какое-то мгновение они задерживались и на нем — статном, симпатичном парне в военной форме с зеленой фуражкой. И тогда он читал в них любопытство, обычное для первого знакомства, порой — приятное удивление, а иногда настороженность и даже неприязнь. Что поделаешь, гости бывают разные…

Друзья Москвичева по училищу, узнав о его назначении, подшучивали: «Тебе, Саня, с твоей фамилией только здесь и служить… Ты что, и родился в Москве, но от нас скрываешь?»

Нет, родился он не в столице, а на Смоленщине. Вязьма… Знакомый ему до последнего переулочка город. И так же, как сам город, знакомы ему и его окрестности, опаленные войной. Наверное, в конечном счете из-за этого и стал военным. Ведь рос там, где все, казалось, еще помнило запах гари и дыма, стрекот автоматов и пулеметов, взрывы бомб и грохот орудийных залпов. В окрестных лесах еще и сейчас набредешь на осыпавшуюся траншею, заросший травой окоп, пугающую своей пустотой землянку. Летом он с друзьями ходил в лес не только по ягоды и грибы. Военные трофеи для любого мальчишки дороже всяких даров природы. Натаскав целую гору всякого «добра», ребята усаживались в круг и начинали рассказывать истории, слышанные от старших, вычитанные в книгах о недавней войне: о тяжелых боях за город, о мужестве солдат, сражавшихся во вражеском кольце.

В пойме реки Вязьмы, где шли особенно жаркие бои, следопыты собрали все, что свидетельствовало о подвигах. «Трофеи» сдали в городской музей. На одной из полян обнаружили танк — знаменитую тридцатьчетверку, израненную в бою. Сорванную с катков гусеницу выдирали из высокого бурьяна, проросшего между траками. Теперь этот танк стоит на городской площади.

Таким было его детство. Грозное дыхание суровых лет овевало душу, формировало характер. Пошел в спортивную школу, стал обучаться меткой стрельбе. Кстати, первый раз подержал в своих руках винтовку — настоящую, боевую, — когда было всего семь лет. Под присмотром старших, конечно. Они оказались чересчур добрыми — позволили разок пальнуть. Услышал резкий, оглушивший его звук, ощутил сильный, до боли в плече, толчок приклада. И испытал чувство, неведомое ранее. Нет, не испуг, совсем нет, а торжество от ранней пробы того, что можно только взрослым. Но было бы неверно сказать, что именно тогда решил стать военным. Даже когда закапчивал школу, все еще далек был от мысли о военной стезе. Его тянуло в Морфлот, где всегда есть возможность поспорить со стихией, и обязательно — на Крайний Север или Дальний Восток. А если уж оставаться на месте, то идти только в милицию — там тоже бывает несладко. И рукопашные схватки, и погони…