Александр Сердюк - Порог дома твоего

— Да вот так, с братом и сестренкой… Они меня поднимали. Устроили в ПТУ, потом в цех пошел, стал рабочим.

Он снова оживился, светлые глаза его взглянули веселее.

— Теперь я с профессией. Столяр, одним словом. Поручайте, если что надо будет.

«Вот он какой, — подумал я о Сорокине. — Пожалуй, любой доктор сказал бы, что больной не безнадежный! Вылечим! Непременно вылечим! Путь в жизни у него есть, верный путь. А характер нужно шлифовать. И это святой долг заставы, заменившей ему семью».

Сорокину я сказал:

— Идите да служите так, чтобы перед братом не было стыдно. Он ведь наверняка спросит: как стреляешь? Как охраняешь границу? Есть ли у тебя благодарности? Вопросы такие, что нельзя не ответить.

— Постараюсь, товарищ старший лейтенант. Больше не подведу вас. — Сорокин помолчал, расправляя гимнастерку под туго затянутым ремнем, и, будто извиняясь, сказал зачем-то: — Я же не знал, что у вас брат на войне остался…

— Не только у меня, товарищ Сорокин, у многих. И не только братья. Мой отец, как и ваш, тоже не вернулся с войны. И, вспоминая о нем, я часто спрашиваю себя: достоин ли его сын?

Сорокин покраснел, выпрямился, надел фуражку и, приложив к козырьку руку, спросил:

— Разрешите идти?

Выпал первый снег, по его белому пушистому ковру пролегла лыжня. Однажды, обходя участок, я оставил у дозорной тропы листок из записной книжки. Здесь скоро должен пройти Геннадий Шипков. Заметит ли? В сумерках это не так просто, но пограничник должен все видеть. Если бы эту бумажку по оплошности обронил нарушитель, ценная была бы находка!

Шипков заметил. Он подобрал листок, внимательно осмотрел: чистый, никаких записей. Ничего не подозревая, пошел дальше. О своей находке доложил мне только два часа спустя, когда вернулся на заставу. Пришлось и похвалить, и пожурить солдата. Почему не доложил сразу? Ведь бумажка была сухая, значит, кто-то прошел недавно. Кто именно? Свой или чужой? А если чужой?

— Я об этом не подумал, — виновато сказал Шипков. — В последний раз прошу…

Это действительно была его последняя оплошность. Как-то зимой, полярной ночью, я проложил неподалеку от дозорной лыжни еле приметный след. В том месте лыжня круто спускалась с высокого холма, вокруг из-под снега торчали голые валуны. Луна давно уже не показывалась из-за низких свинцовых туч.

Перебравшись по кладкам через затянутое непрочным ледком болото, выхожу на дорогу. Лыжи скользят легко, вполне успею добраться до заставы, пока Шипков подойдет к припорошенному снежком следу. Теперь я не волнуюсь, как тогда, под сосной. Над былыми сомнениями берет верх чувство уверенности в солдате. Хорошее чувство! Когда вот так веришь в каждого, кто идет по дозорной тропе или стоит на наблюдательной вышке, незримая черта границы кажется крепостной стеной.

Сквозь голые обледенелые ветви карликовых березок мигнул огонек. Застава. Прохожу мимо часового на крыльцо, принимаю рапорт дежурного. А из комнаты службы доносится жужжание зуммера. Дверь распахивается, телефонист торопливо зовет меня: с границы докладывает Шипков. След!

— Как же вам удалось заметить? — спрашиваю Шипкова, когда он возвратился на заставу.

— Раньше, с полгода назад, не заметил бы, — чистосердечно признался Шипков. — А теперь вроде чутье такое появилось.

— А все-таки?

— Шел медленно, впереди напарника, глазами все обшаривал: деревца, камни, снег. Лыжня, вижу, нормальная. Снег ровный, пушистый. Приглядишься — всякие замысловатые узоры видно. Но они меня больше не отвлекают. Раньше встретится красивый узор на прозрачном льду или на пожелтевшем листе — и сразу как будто на заводе оказываюсь, хрусталь вижу. Вот хорошо бы, думаю, запомнить. Так и размечтаюсь. Теперь не то! Я ко всем узорам с другого конца подхожу. Самая первая мысль: все ли здесь в порядке, не потревожены ли они кем? Так и сегодня. Вижу: что-то не то, вроде бы неестественно. Стоп, обследовать надо. Тронул осторожно пальцами — снег осыпался. И еще такая же вмятина рядом. Да это же след! Ну и сразу звонить…

Вот так и открылась причина былой рассеянности Шипкова. Как же я не догадался о ней сразу, еще во время той беседы, когда он с увлечением рассказывал мне о заводе и своей профессии! Знали бы мы, отчего так рассеян Шипков, давно бы помогли ему.

…В канцелярию, постучавшись, вошел Сорокин. Он держит в руке исписанный лист. Пришел советоваться: рядовой Промский отлично учится, достоин того, чтобы его отметили в газете. Сорокин об этом и написал. Но вот вопрос: удобно ли с такой заметкой выступить ему, Сорокину? Ведь они с Промским друзья.