Шервуд Андерсон - Кони и люди [сборник litres]

До инцидента с Джеромом Гадли, до того, как она оставила мысль стать учительницей, Мэй много думала о том, что стала бы делать, если бы была учительницей. Все было высчитано до мельчайших подробностей. Она найдет место учительницы где-нибудь в городке или в деревне, подальше от Бидвелля и семьи Эджли, и там она будет жить своей собственной жизнью. Там ее семейные связи не будут играть никакой роли, и она сумеет прочно стать на ноги. Как бы то ни было, это будет большим шансом в жизни. На новом месте будет отдано должное ее уму и способностям, и она сможет посещать танцы и прочие общественные собрания. Как учительница, как человек в некотором роде ответственный за будущность детей, она будет получать приглашения от их родителей.

Единственное, в чем она нуждается, это в возможности попасть в общество людей, не знающих ее, не бывавших в Бидвелле и не слыхавших о существовании семьи Эджли.

Тогда она покажет, на что она способна! Она пошла бы – ну, скажем, на танцы или в гости в дом, куда много народа собралось повеселиться. А она, Мэй, будет ходить кругом, говорить умные вещи, смеяться и овладеет всеобщим вниманием. Какие умные фразы складывались в ее быстром уме! Она будет играть словами, словно маленькими острыми мечами. Сколько раз рисовала себе Мэй, что попадет в такое общество. Разве ее вина в том, что повсюду она становится центром внимания? Но несмотря на то, что она будет играть такую видную роль в любом обществе, она все же останется скромницей. Конечно, она никогда не скажет ничего такого, что могло бы кого-нибудь обидеть. Нет, она ни в коем случае этого не сделает! В этом не будет ни малейшей необходимости. Все будет происходить весьма чинно. Она прислушается к беседе нескольких человек, встанет, подхватит нить разговора и вставит свое слово. Все будут изумлены. Ее взгляд на любой предмет всегда будет отличаться ошеломляющей новизной и исключительным интересом для слушателей. Ведь ее мозг так быстро работает, и ей легко удается во всем разобраться.

С головой, наполненной фантастическими помыслами о своей особе, производящей фурор в обществе, Мэй повернулась в сторону своего кавалера. Тот был ошеломлен ее полным равнодушием к нему и мужественно делал попытки вспомнить все те остроты, которых он наслушался в Кливленде. Много анекдотов было «для курящих», и их нельзя было рассказывать даме, но некоторые были «легальные». Он даже запомнил один из разряда «легальных» и хотел ей рассказать.

Мэй было ужасно жаль его.

Толстяк не мог вспомнить ни начала, ни конца.

– Да, – начал он, – однажды в купе поезда сидели мужчина и женщина. Кажется это было на дороге Берлингтон – Огайо. Впрочем, нет, это было на дороге Озерного побережья. Хотя возможно, что это было на Пенсильванской дороге. Что такое сказал этот господин даме? Запамятовал я. Что-то о собаке, которую женщина пыталась спрятать. Там не разрешают возить собак в пассажирских вагонах. Произошло что-то ужасно забавное. Не помню только, что именно. Но я чуть было не лопнул со смеха, когда мне это рассказывали.

«Если бы я слыхала то же самое, – думала Мэй, – я бы уж сумела рассказать».

Она представила себе, как сама рассказала бы этот анекдот о мужчине, женщине и собаке. Как она сумела бы его приукрасить легкими, удачными штрихами! Тот остряк в Кливленде, возможно, хороший рассказчик, но она превзошла бы его. Мэй начала рисовать себе этот анекдот, но вдруг прежний страх, мучивший ее в течение всего вечера, снова овладел ею, и она забыла и господина, и женщину с собачкой в купе поезда.

Мэй снова начала вглядываться в лица присутствующих и каждый раз при входе нового человека вздрагивала.

«Вдруг сюда зайдет Джером Гадли», – подумала она, и от этой мысли ей стало дурно. А ведь это могло случиться. Джером был молодой человек, холостяк и, наверное, бывал в таких местах, как театр и балы; он каждую минуту мог войти в этот зал, где она теперь сидит, и приблизиться к ней. Там, на земляничном поле, он вел себя так нагло и не задумывался над словами, и если он придет сюда, то прямиком подойдет к ней и скажет:

– Я хочу тебя. Выйдем отсюда!

Мэй пыталась вообразить, что она сделала бы в таком случае. Откажется ли она и будет ли она бороться с ним здесь в зале, привлекая таким образом всеобщее внимание, или же спокойно выйдет и будет бороться с ним на улице один на один? Ее мысли путались. Ведь Джером Гадли совершил над ней что-то ужасное, он пытался убить самое ценное в ее душе, – но ведь, в конце концов, она сдалась. Хотя она дрожала от ужаса, она все же лежала в объятиях этого человека. В некотором роде она принадлежала Джерому Гадли, – что, если он снова придет и потребует от нее того же? Должна ли она отказать? Или, против своей воли, она сделалась его собственностью?