Шервуд Андерсон - Кони и люди [сборник litres]

Мэй надела белое платье – специально сшитое ко дню окончания школы, – и она взяла, без ведома Лиллиан, которой не было в городе, огромную белую шляпу со страусовым пером.

Она никогда не была на балу, а ее кавалер не танцевал уже с детства.

Но Мод Велливер сказала:

– Это ведь так просто. Вам только нужно следить за другими и делать то, что они делают.

Они послушались ее и попытались принять участие в кадрили.

Но попытка потерпела поражение, и все остальные танцоры начали хохотать, глядя, как вертится и подпрыгивает толстяк из Монси.

Он бегал не туда, куда следовало, хватал чужих дам и кружился с ними и, наконец, запутался в противоположной цепи танцоров.

Им овладело безумное смущение, и он бросился к Мэй, как человек, испугавшийся надвигающейся бури, бросается вдаль, и, схватив ее за руку, потащил ее прочь из кольца танцующих под общий громкий хохот.

Но Крыса Гульд крикнул:

– Назад, толстый!

И лавочник, окончательно сбитый с толку, снова начал кружить Мэй.

Она тоже хохотала и противилась, но раньше, чем она успела дать ему понять, что не желает больше танцевать, толстяк споткнулся, сел на пол, потянув за собою Мэй, и та уселась на его круглый живот.

Это был страшный вечер для Мэй, и каждая минута жгла ее, как жжет руки старое, заржавевшее ружье.

Ей казалось, что каждая минута грозит ей чем-то зловещим.

В тележке, по дороге из Бидвелля, она все время молчала, и в душе ее теснились смутные страхи.

Мод Велливер тоже молчала. Теперь ей отчасти хотелось, чтобы Мэй Эджли не было здесь. Будь она в такую ночь наедине с мистером Гонтом, у нее нашлось бы много что сказать ему; но все время в ее воображении вставал образ Мэй Эджли. Она представлялась ей то одна в лесу с Джеромом Гадли, борясь за свою жизнь, то во мраке ночи, держа руку принца.

Мистер Гонт взял ее руку, еще больше смутился и замолчал.

Когда они приехали в Росу, Мод протанцевала с лавочником две кадрили и подошла к Мэй:

– Я с мистером Гонтом пойду немного погулять. Мы ненадолго, – сказала она.

Мэй из окна видела, как две фигуры шли по пляжу, залитому лунным светом.

Толстяку, который являлся кавалером Мэй, – его звали мистер Уайлдер – тоже хотелось идти гулять со своей дамой, но он никак не мог решиться просить о такой милости.

Он закурил сигару и держал ее в руке, вытянутой за окно, изредка потягивая ее и выпуская дым в окошко.

Он начал рассказывать о съезде рыцарей Пифии в Кливленде, о катании в автомобилях, о банкетах, данных в честь делегатов деловыми сферами Кливленда.

– Это было одним из величайших событий в городе, – сказал он. – Там присутствовал мэр города и один сенатор. Да, потом там был один толстяк, который рассказывал такие вещи, что все покатывались со смеху. Он был тостмейстером и не переставал рассказывать анекдот за анекдотом.

Он, Уайлдер, не в состоянии был даже есть, до того у него бока разболелись от смеха.

Уайлдер пытался вспомнить один из анекдотов, слышанных от веселого тостмейстера.

– Два фермера, – начал он, – отправились в Филадельфию на съезд баптистов. А в то же время в Филадельфии происходил съезд пивоваров. И фермеры ошиблись адресом и попали не туда, куда следовало.

Мистер Уайлдер вдруг оборвал рассказ, высунулся из окна и начал усиленно курить.

– Вот я и забыл, что было дальше, – закончил он.

Он вдруг вспомнил, что этот анекдот вовсе не предназначался для дам.

«Черт меня возьми! Чуть было не влопался!» – подумал он.

Мэй переводила глаза со своего кавалера на танцующие пары. Страх все время мелькал в ее глазах.

«Знает ли здесь кто-нибудь меня? Знает ли кто-нибудь об истории с Джеромом Гадли?»

Страх, подобно маленькому грызуну, вселился в ее душу. Две краснощекие девушки, сидевшие поблизости, зашептались, и одна из них взвизгнула: «О, я этому не верю!» Затем обе стали хихикать. Мэй повернулась и посмотрела на них, и в это время ее сердце сжалось. Молодой батрак с лоснящимся красным лицом, с белым платком, повязанным вокруг шеи, подозвал другого, и они оба вышли за дверь. Они зашептались, потом послышался смех. Один из них повернулся и посмотрел на белое, как мел, лицо Мэй, потом они закурили сигары и вышли.

Мэй ни слова ни слышала из того, что лавочник Уайлдер рассказывал о своих приключениях в Кливленде.

«Они меня знают, я уверена, что они меня знают. Они слыхали про эту историю. Что-то ужасное случится со мной раньше, чем мы уйдем отсюда», – думала она.

Раньше ей сильно хотелось побывать в таком месте, как сейчас, где много незнакомых людей, чтобы находиться среди них без страха и опасений.