Саулюс Томас Кондротас - Взгляд змия

– Тпру-у-у, – произносит мировой судья, и повозка останавливается у моста через Пьештве. Речка, текущая по зеленоватым камням, чистая, как слеза, и мелкая, как ручеек. Уже с дороги видны отряды рыбьих мальков, вьющиеся вокруг камней. Речка по обоим берегам обросла ольхами, среди которых торчат стожары малины и крапивы.

– Мы пьем воду из этой речки, – почему-то с гордостью объясняет судья, а я согласно киваю. – А там, выше, – мое хозяйство.

Поднимаю глаза. Усадьба высится на плоском откосе. Дом с крашенными белым ставнями, вокруг сад – яблони, вишни, смородина, ульи, тропинка ведет через сад – наверное, к хлеву и к сеновалу.

– Анус! – негромко зову я.

Он неловко съезжает с коня и идет ко мне, ведя животное на поводу. Лицо потное, волосы тоже мокрые, слипшиеся. Меня невольно передергивает от брезгливости.

– Мы должны выполнить свою работу. Ты останешься здесь и подождешь, пока мы закончим.

Понял?

Анус кивает. Я гляжу на судью и вижу в его глазах удивление. Имя этого ребенка всегда кажется людям странным (я-то уж точно здесь ни при чем). В зрачках судьи легко читается: «Поди придумай такое имечко. Эти военные так задирают нос, что даже своим детям не могут дать человеческого имени. Анус. Экий кунштюк». Вполне возможно, я ошибаюсь. Быть может, его удивило вовсе не имя, а внешность. Однажды я слышал, как аптекарь сплетничал со своим братом – оба глядели на Ануса. Брат аптекаря сказал:

«Странный какой-то юнец. Мне не хотелось бы так думать, но, видно, у него не все дома».

На что аптекарь отвечал:

«Мне довелось видеть картины старых мастеров, дети там напоминают идиотов. Сразу не поймешь чем. Но посмотришь подольше, и становится понятно. Это потому, что лица у них как у взрослых».

– С тобою рядом здесь будет женщина. – Я, чтобы удостовериться, поднимаю брови и гляжу на судью, он утвердительно кивает. – Здесь будет женщина, которую тебе должно во всем слушаться. Если захочется пить, попросишь у нее. Кушать еще рано. Если предложат, ты вежливо откажешься. Понял? Все.

Теперь в глазах судьи начертано: «Господи ты боже мой!» Пусть себе думает, что ему заблагорассудится. Я поворачиваюсь к нему и спрашиваю:

– Куда бы нам привязать коней?

– Вон туда, – он указывает на два длинных бревна, специально приспособленных для этой цели.

– Всем спешиться и привязать коней, – говорю я солдатам.

Они вымуштрованы что надо, им нравятся краткие, ясные приказы. Я чувствую, что и сам им нравлюсь. Моя аккуратность, можно даже сказать – элегантность действий, исподволь вызывает у них наслаждение. Я это вижу. Однако на этот раз, быть может, из-за жары, а может, потому, что сейчас нам придется идти и, без сомнения, стрелять, движения их медлительные, вялые. Запомним это.

Нет, батюшка, не знаю я. Не было у нас в Бельведере никаких дел. Просто мы долго жили в одном месте, в Станиславском лесу. Потом нам сказали, что в округе показался Криступас. Все случилось само собою.

– Это ты про Криступаса Гонтаса, Мейжис?

Так, дедонька, про него самого. Ты о нем наслышан. Бесшабашный такой человек, незлой, только что касается денег – бессердечный.

– Ах, Мейжис, Мейжис… Не следовало тебе к нему ходить.

То-то и оно, батюшка. Пошли мы, значится, в Бельведер, выпили водки, долго плясали, потом толковали меж собой да пели. Поместье пустое, хоть шаром покати, управляющий и все окрестные жители попрятались кто куда. Даже нам, в отряде, поместье казалось слишком пустым. Не очень-то там было уютно, и следовало тотчас же оттуда уйти. Зря мы там засиделись. Может, хватили лишку…

Утром меня разбудил звук, похожий на щелчок хлыста.

– Выстрел?

Он самый, деда. Я встрепенулся и увидел Гонтаса, стоящего у окна с ружьем в руках.

«Вставай, Мейжис, – говорит он мне. – У нас уже по одному убитому с каждой стороны».

Он улыбался, отец, половина его лица была освещена солнцем, и он казался красив, словно граф, рано утром охотящийся на павлинов через окно своей спальни. Борода придавала его лицу какой-то святости, батюшка.

И вот, дедусенька ты мой, солнышко, утречко, синее небо в окне, Гонтас с сияющим лицом… Я и сам почувствовал себя графом. Ничего поначалу не понимал:

«Что случилось? С какой еще стороны?»

«Солдаты», – говорит Гонтас, смеется и снова заряжает ружье.

Там было три десятка солдат, тятя. Специальный патрульный отряд. Тридцать отличных армейских ружей против наших подержанных ружьишек. Эти хлопцы, дедуля, просчитали нас, как цыплят, запутавшихся в конопле.