Александр Зеленов - Призвание

По ябеде живописца Священный синод дозволил сперва продавать токмо 26 икон средней руки письма. Опосля — еще 311, между средней и нижней, и то лишь снисходя ко оным крестьянам для того, что у них те иконы написаны были до состояния запретительного неискусными мастерами о иконном письме указа. От остальных же 497 икон Олёшке с Ивашкой возвернуты были одни токмо чистые доски, изображения на коих были полностью стерты, как неподобные…

Но далеко не всегда таличане писали лишь неподобно. Были у них и прежде и после успехи в иконном деле, успехи отменные. В давние времена, ежели верить преданию, писали они иконы в греческом стиле, были близки к старой суздальской школе (указания на работу суздальских мастеров в летописи встречаются еще в конце века двенадцатого). В те давние времена на суздальской древней земле утвердился свой стиль, отличный как от византийского, так и от киевского и новгородского писем, стиль женственно-мягкий, с плавной текучестью линий и сдержанной благородной красочностью. Был этот стиль принят и развит потом раннемосковской школой, великим Андреем Рублевым, про иконы которого говорили, что они дымом писаны.

В Крестовоздвиженском храме, что возвышается на холме посередине села, сохраняются как величайшая драгоценность иконы талицкого письма конца семнадцатого века и начала века восемнадцатого, с их красновато-золотистым колоритом, с многофигурным сложным построением клейм. Ученые знатоки утверждают, что ни позднее, ни раньше не создавали местные иконописцы равного этим шедеврам. По строю образов, стилю и мастерству стояли они наравне с «Акафистом Благовещению» Симона Ушакова, изографа царского знаменитого. «Акафист» этот его хранит Третьяковская галерея. В ней, в галерее этой, имеются также иконы и талицкого письма тех времен…

В девятнадцатом веке в иконное дело стала широко внедряться фрязь, фряжский пошиб, завязалась борьба живописного начала с иконописным. Семейные гнезда иконописцев, где над иконой работали все, начиная с теревшего краски мальчонки и кончая старейшим членом семьи, стали зориться. Зорились одна за другой и мелкие мастерские, ютившиеся на задах, на гумнах, поближе к речушке Таличке. На смену им приходили другие, внешним видом своим и особливо постановкой, размахом дела напоминавшие фабрики.

Так появились в селе крупные мастерские Коровенкова Александра Трифоныча, Голоусовых-братьев. Самой же крупной в селе была Сарафановская мастерская. Хозяин ее, Николай Михайлович Сарафанов, в свои молодые годы был тоже иконописцем, причем довольно известным, мог писать и личное и доличное. Знал он иконное дело до тонкостей и поставил его с размахом. Близ ограды Ильинской кладбищенской церкви воздвигнул новую мастерскую на месте старой — на все четыре стороны света глядела она пятью десятками окон, высоких и светлых, с просторными залами для мастеров. Мастера к нему шли наилучшие, поскольку хозяин им предлагал условия более выгодные. Со временем он заимел крепкие связи с купечеством, с богатыми старообрядческими общинами, с крупнейшими монастырями. И потекли к нему заказы на иконостасы, на разные типы моленных икон, на росписи новых храмов, на поновление старых. Артели его мастеров работали в храмах Новгорода Великого, на Соловках, в первопрестольной и в Подмосковье, Владимире, Верхнем Поволжье — в Костроме, Ярославле. Одну за другой заглатывал он мелкие мастерские — местных иконописцев Коурцовых, Долотовых, Хохловых, норинскую, кутыринскую. Всосала в себя его мастерская почти всех лучших талицких мастеров. К началу нового века, двадцатого, из 418 иконописцев села работало у Сарафанова 270–200 мастеров и 70 учеников. Не обижал хозяин лучших своих мастеров, давал хорошо зарабатывать. Мало того, самым лучшим из них строил дома, двухэтажные, каменные, с выплатою в рассрочку. Так появились в селе дома Ивана Буканова и Плетюхиных, Дурандина, Болякиных и других.

Меняло свое обличье село. Один за другим исчезали старинные домики-теремки с островерхими крышами, с резными крылечками и наличниками, главная сельская улица одевалась камнем, а население, особенно знатные мастера, зажило в крепком достатке.

Не обидел, конечно, хозяин и самого себя. На углу Ильинской и главной улиц, чуть ниже базарной площади, отгрохал себе он каменный, в два этажа особняк, обставил мебелью красного дерева, устлал дорогими коврами, увешал его зеркалами, хрустальными люстрами, обзавелся орловскими рысаками для выездов, гордился своим собранием картин и редких старинных икон.