Александр Зеленов - Призвание

Старшекурсники пробегали, не понимая, в чем дело, и поглядывали на напившегося студента насмешливо-снисходительно. Первокурсники же глядели с жалостью и со страхом. Что же он натворил! Явиться в таком вот виде, рискуя попасть на глаза самому директору…

Учуяв запах сивухи, многие тут же исчезли. Возле Стася осталось лишь несколько человек, разглядывая его молчаливо, сочувственно.

Окинув их исподлобья дымящимся злобой взглядом, Средзинский ощерился:

— Что, в зоопарк пришли? Я вам не белый медведь… А ну канайте отсюда! — и угрожающе сунул руку в карман своего клифта.

Он был в самом деле опасен. Надо было его немедленно увести отсюда, но никто не решался.

Сашка шагнул к Средзинскому, взял за рукав клифта:

— Стасик, пойдем.

Тот злобно вырвал рукав:

— Не лапай!

Торопливо сдвоило сердце.

— Говорю тебе, выйдем. Я по-хорошему…

— Чего тебе надо?!

— Поговорить.

— А кто ты такой?! — не сдавался Средзинский и обвел всех оставшихся ненавидящим взглядом. — Все вы тут курвы, жлобы, все одинаковые…

Почуяв, что в Сашке нет страха, а только решимость, он нехотя вытащил из кармана руку, шатаясь пошел к дверям.

Укрывшись в липовом парке, по-зимнему голом, они говорили долго, не замечая, что их худые камаши давно уж промокли, а ноги застыли на холоде.

Оказалось, Средзинский, как только выбежал из аудитории, сразу же ринулся на базарную площадь. День был базарный, среда. Горела душа, неумолимо тащило куда-то знакомое темное чувство, все последние годы усиленно заглушаемое. Он шагал, понимая, что поступком своим, который сейчас совершит, навсегда отрезает себе возможность вернуться в училище, тем не менее в злобной радости думал: ну и пускай!..

Надо было найти где-то деньги. Найти — и напиться, залить бушевавший внутри огонь.

Потолкавшись среди наехавших на базар мужиков, он расколол одного, «разбил» у него тулуп, пошел в ресторан и напился. И тут же возникло желание рассчитаться с директором, с этой пузатой холявой. И зря его Сашка увел оттуда, зря он поддался на уговоры! Но он вернется еще и вставит директору в жирный живот вот эту самую штуку (в руке у Стася сверкнула полоска стали, остро отточенная).

Сашка принялся его отговаривать и потихоньку, будто бы взял посмотреть, спрятал от Стася нож. Зря ведь он кипятится! И ничего пока не случилось. Ну пошумел, мольберт сковырнул… Подумаешь, пропустил три урока! Другие по пять пропускают и больше — и им ничего. Это что, справедливо? А если несправедливо, то надо бороться, ведь правда — она всегда победит. Он, Сашка, хоть сейчас может пойти к директору и сказать ему все, что он думает. И он своего добьется! Да и ребята, весь курс поддержит, потому что ведь правда на их стороне.

Средзинский поглядывал на него недоверчиво, но говорил он так искренне, горячо, что собеседник заколебался и попритушил в своих темных глазах сумасшедшие огоньки. А под конец он вдруг вытащил из-за пазухи деньги, смятые плотным комом, и протянул их Сашке:

— Держи!

Тот испугался:

— Держи, говорю! Куда хочешь девай…

Сунул смятые комом деньги в карман, только чтоб Стасик не заводился, и начал его уговаривать не мотаться по улице, а пойти в общежитие спать.

Поломавшись для вида, Стась согласился.

В комнате, уложив его спать, Сашка спрятал подальше нож, вытащил из кармана деньги и, отдирая одну от другой тридцатки, червонцы, пятерки, рубли, стал пересчитывать.

Денег было так много, что дух захватило. Куда их теперь?.. В милицию сдать? А если там спросят, откуда? Можно сказать: мол, нашел. А что? Ну вот шел — и нашел. На дороге валялись… А если мужик тот успел заявить?

Так ничего не придумав, решил, что оставит пока у себя. Вот проспится Средзинский, тогда будет видно.

В общежитии было пусто, непривычно просторно и тихо. Вполголоса бормотал репродуктор, дикторский голос что-то вещал о боях в Северном Китае. Потом запилила скрипчонка. Но все это лишь оттеняло густую вязкую тишину. В высокие окна скупо сочился свет зимнего серого дня. Полдень, а не поймешь, то ли еще светает, то ли уже начинает темнеть. Железные койки вдоль стен, тумбочки между ними. Многие койки заправлены кое-как, только у Долотова да у Суржикова и еще у двоих-троих чисто и аккуратно. На трех сдвинутых посередине столах — пятилинейная лампа с закопченным стеклом, ведро с холодной водой. Возле Гошкина закутка, на задней стене, рукою Касьянинова на оберточной серой бумаге изображен комплекс упражнений утренней зарядки. Рядом в углу двухпудовая гиря с ручкой. Гирей тренировался Бугаев, студент четвертого курса, не уживавшийся со своими и переведенный недавно к ним, в комнату первокурсников.