Александр Зеленов - Призвание

Он помотал головой: не согласен.

— А ты подумай, не торопись! — принялся увещевать Гапоненко.

Нечего думать. Не согласен — и все.

Гапоненко хлопнул себя по острой коленке, крякнул с досадой: «Вот, брат, какой ты… с каким ты уклоном!» Сказал:

— Ну тогда бери стенгазету. Желаешь? А то стенгазета у нас беспризорной осталась. Колосов с пятого курса ее возглавлял, а как в армию взяли его, так с тех пор стенгазета и остается бесхозной…

Помолчал, выжидая, и снова взглянул на студента: ну, соглашайся, чего тут тянуть?

Стенная газета…

Именовалась она «Юный художник» и когда-то была интересной, острой, живой. Бросалась в глаза своим оформлением, красочным, ярким, веселым отделом сатиры и юмора, карикатурами, «энциклопедией», «словарем». Бывало, только еще несут свежий номер, а в вестибюле уже толпа. Теснятся, толкаются, возгласы, хохот… А как уехал Мерцалов, ее добровольный куратор, из стенгазеты словно бы вынули душу — она полиняла, поблекла, стала казенной, сухой. Мимо нее теперь проходили, даже не замечая.

— Ну так как же?.. Берись! Дело нужное.

— У меня там два выговора, еще с прошлого года, — ответил Зарубин уклончиво.

— Подумаешь, важность… Снимем! Надо будет — и снимем. Кроме того, и стипендию можем дать, если отметки свои подтянешь, и от платы за обучение освободим, все это в наших руках. Ведь с деньгами, поди, туговато? Вот то-то!.. Я ведь помню, как ты учился на первом-то курсе, круглым отличником был. И ту викторину помню, когда старшекурсников наших ты, можно сказать, за пояс заткнул. Я ведь тогда еще взял тебя на прицел: вот бы кого нам в актив! А ты почему-то стал хуже учиться…

— Я не один стал хуже.

— Знаю. Многие этим манкируют. Вот и надо впрягаться, тащить, так сказать, этот воз сообща!..

Зарубин сказал, что он хочет подумать.

На этом они и расстались.

О своем разговоре с Гапоненкой Александр рассказал Еввину.

— Ну и как ты решил? — спросил его тот.

— А никак…

— Вот и дурак!

— Почему!?

Еввин принялся ему объяснять, что стенная газета — это общественный орган, трибуна. Вместо того чтоб выражать протесты свои в туалете на стенках, как это делают многие, не лучше ль использовать стенгазету, орган официальный, где можно по всем вопросам высказываться? Ему, Зарубину, предлагают большое и нужное дело, а он от него нос воротит. Ну не дурак ли он после этого?..

— С этой трибуны знаешь что можно делать, какие вопросы решать?..

В чем-то Зарубин был с ним согласен, но ведь разве директор дозволит? Он тут же начнет командовать, все повернет по-своему! Он же, Зарубин, отнюдь не горит желанием оказаться в руках у Гапоненки куклой, вторым Слипчуком…

— И все-таки ты не спеши с отказом, Сашок, подумай об этом серьезно! — напутствовал Алексей.

Поводы для раздумий конечно же были. Дисциплина в училище еще больше ослабла, и хотя Гапоненко ужесточал взыскания, к ним все настолько привыкли, что перестали бояться совсем. Бесперспективность дальнейшей учебы становилась все более очевидной, терять было нечего.

Разложение, распад, как замечал Зарубин, начинаются там, где из рук вон плохо организовано дело, где люди утрачивают перспективу и ударяются или в пьянство, как в мастерских, или в разброд, как в училище, где участились случаи драк, грубости, манкирования занятиями, как выражался в своих приказах Гапоненко. Выпивки стали теперь нередки и у студентов. В общежитии распивали открыто, было уж несколько случаев появления студентов в нетрезвом виде даже и на уроках. Вернувшись с занятий, ребята наглаживали брючата и к вечеру, где-то подвыпив, устремлялись в местный ДК. Касьянинов Алик увлекся молоденькой медсестреночкой Тосей из местной больницы, в общежитие возвращался поздно, частенько под мухой, брал в руки гитару и под гитарные переборы принимался вырыдывать:

Володька Азарин присох по неопытности, незрелости к другой медсестреночке, Лёле, о которой ходили слухи, будто местные парни прежде чем обрести собственную дорогу в амурных делах, стажировались у ней. Рыжеватая, с конопатеньким личиком Лёля, по слухам, была добра, безотказна и оставляла охотно ребят у себя ночевать.

За систематический пропуск занятий и выпивку Гапоненко объявил Володьке строгий с предупреждением. Этим же самым приказом он был снят со стипендии, как не оправдывавший звания отличника.